Когда всё объяснили, ему было девять. Сначала он не поверил. Тайком опрашивал всех, кого только мог. Никогда не заикаясь об этом в компаниях. В них его уже тогда видели редко. Костик презирал ровесников, считая что растём мы куда-то не туда.
  Он был жадина.
  Последнее, что он мне доверил, была мечта иметь слуг, в жопы которых он мог бы ссать, не проливая ни капли. Говорил горячо. Курил и аккуратно стряхивал пепел себе в рот. Затем обиженно затих и ко мне больше ни во дворе ни в школе не приближался.
  Потом стало хуже.
  Хотя не знаю. Судьбой его я интересоваться запросто перестал и снова встретил много позже, взрослым дядькой у себя в приёмной комнате. Он мог придти исключительно по частной рекомендации, поэтому не мог не знать моего имени. Но он никоим образом этого не выказал. Ну а я списал это на деликатность нагло, прямиком поставленной передо мной задачи.
  Заключалась она в трипликации ануса.
  За откровенно, кричаще бешенный гонорар мне предстояло сделать его жопу трёхочковой. Денег, повторюсь, дал очень много. Я покопался в отраслевом вестнике, списался с парой авторитетных коллег и решился. Против ожидания, я выписывал его уже на одиннадцатые сутки. Он рассказал, что лёг на операцию ради удобства шефа. Тот часто вменял Костику перспективу быть отъёбанным, наконец, в три дыры.
  Ебали, нет – не знаю. Но его имя замелькало в прессе. Он позиционировал себя как последовательного консерватора в делах державных и пассионария-новатора в бизнесе. Ему нравилось богатеть. Он обожал говорить, а его, в отличие от многих, обожали публиковать. На него любили смотреть мои мать, тесть, жена и старший сын. Он блистал. И вот снова пришёл ко мне.
  Совершенно сам.
  И велел сшить ему пизду. Общий смысл объяснений заключался в том, что ему стало вдруг мучительно грешно впредь самому участвовать в нелепом, трагическом расходовании спермы. Её, чей вкус он так любил. Ему хотелось качеств сосуда, и только. Ебясь, приобретать, не транжиря.
  Я всё сделал.
  И ушёл в психотерапевты. Хирургия интересовать перестала совершенно.
  Однажды мне позвонили из кремлёвской клиники и в порядке мобилизации вызвали для беседы. Я приехал, меня ожидали, проводили и объяснили, что Костик мёртв. Очень странный случай. Приехал на скромное семейное торжество к партнёру по машиностроительной отрасли дела и упал, едва выйдя из машины. Острая коронарная недостаточность. О предшествующих смерти жалобах рассказал водитель – с его слов, шефа страшно возмутила под мостом банальная надпись мелом: «Костик пидор». Её они встретили как раз по пути на торжество единомышленника, мы проверяли – примерно за десять минут до смерти.
  Хоронили его пышно, с общефедеральным трауром и делегациями правительств восьми стран. А я, причастный к тайнам его делового и политического здоровья, единственной истинной философии успеха (он упомянул мои перед ним заслуги в завещании), теперь из этих клиник не выездной. Мне, правда, позволили взять в наш уникальный, наднаучный ВИП-пансионат семью.
  Работаем кто кем, но во всех нас задницы по утрам ссут дети.