Ночь. Улица. Фонаря не видать, да и хуй с ним. Мне нужна аптека.
Люблю аптеки. Чисто, светло. Есть много нужного и интересного. Ментов, слава Богу, возле аптеки не видать. Отлично. А то взяли моду тут пастись, бляди.

Таксист смотрит на меня недоверчиво. Кто, как не таксисты отличают наркомана на раз. Ехать ночью так далеко он сначала отказывается. Говорю ему, что заплачу вперёд, затем постепенно наращиваю цену, и он, нехотя, соглашается. Мы едем.

Сегодня, около двух ночи, меня разбудил телефонный звонок. Я долго не мог понять, кто же именно на том конце провода, потому что номер был незнакомый, а из трубки слышалось только жалобное бормотание и плач. Наконец, я узнал Бесика, недавнего наркознакомого. Из его стенаний я уяснил, то он просит, чтобы я немедленно к нему приехал. Ничего себе, ближний свет – ехать-то надо в городишко-спутник, что в тридцати километрах.
- Не грей голову, - лопочет Бесик, - Бери такси и приезжай, расходы я покрою.
- Да что случилось-то?
- Очень прошу – только побыстрее. Ни о чём не беспокойся, только приедь, всё будет…
Всё будет. Звучит минимум на полграмма.

Пустынная ночная трасса, молчаливый, опасливо косящийся водитель. Радио у него в машине нет. От этого поездка кажется ещё дольше, чем она есть на самом деле. Но вот, наконец, подъезжаем.
- Вон в тот двор, - показываю в тёмноту я.
- Я во двор заезжать не буду, - упёрся водитель.
Ну и ладно. Сам дойду. Зато, наверное, мне можно гордиться собой – меня боятся. Этот факт, признаться, как-то странно льстит мне.

Подъезд Бесика. Его же этаж. Звоню. Открывает стройная девушка, несколько готической, как и у большинства наркоманок, наружности.
- Где Бесик? – не здороваясь, грубовато спрашиваю я.

Девушка молча пропускает меня в квартиру. В коридоре какой-то тип, оснащённый остатками былой полноты, насилует словами телефон, то уговаривая неизвестного собеседника, то угрожая ему. Снимаю ботинки и прохожу мимо него в ярчайше освещённую кухню.
    На табурете посреди кухни сидит Бесик. На нём только лишь трусы. Лицо у Бесика страдальческое. Руки от плеч, и даже одна нога - в крови. Вокруг Бесика суетятся двое, у одного в руках скрученное в жгут полотенце, у второго – пятимиллилитровый шприц, наполненный тёмной кровью. Всё ясно. Попасть не могут.
Давненько, видать, они тут его пытают.

Увидев меня, Бесик, вскакивает, и по-детски кривя лицо, скулит:
    - Сашка, ну наконец-то блядь… Два часа, как взяли… Весь в дырочках… Всех уже таращит, а я всё раскумариться никак не могу… Контроль, сука, вроде даёт, а вводить начинают – и мимо… На тебя, брат, вся надежда…

Кровеносная система человека, скорее всего, мало предназначена для того, чтобы вводить в неё химию, тем более посредством тупых и не всегда стерильных игл. Вены часто обижаются и зарываются в бледноватый грунт. А если ты инъекционный наркоман, то жалкими понюшками ты уже не обойдёшься, разве что в крайнем случае.

Вены Бесика послали его нахуй полгода назад. Просто исчезли, втянулись, рассосались. Спрятались от бесчеловечного к себе отношения. Кое-где, если совсем уж тщательно присмотреться, проглядывались тонюсенькие, с волосину, голубые прожилки, в которые Бесику приходилось мучиться и попадать, потому что инъекции подкожные сопровождались бесконечными осложнениями, вплоть до абсцесса.

С Бесиком мы случайно словились на хате его брата примерно два месяца назад, причём словились при схожих обстоятельствах. Никто из находившихся в квартире девяти человек, включая бывшую медсестру, не смогли тогда попасть Бесику в вену. А я смог. С того момента я протусовался с ним целую неделю кряду. Он меня просто не отпускал. У меня не было проблем с наркотой, у Бесика – с её введением. А однажды, признаюсь, я немного этим горжусь, я ввёл ему хмурый капиллярной иглой прямо в крохотную, едва пробивающуюся венку на мизинце правой руки. Бесик был восхищён.
Затем он периодически вызванивал меня, с просьбами попасть, но затем пропал, словно вена, сам, и где-то с пару недель его не было видно. И вот, снова прорезался.

Скидываю куртку, и деловито спрашиваю:

    - Разломиться-то есть у вас? Путь неблизкий…

    Я не успел договорить, как Бесик щёлкнул пальцами, и готическая девушка сразу же вручила мне приблизительно четверть грамма. Неплохо. Для начала. Сварить себе сразу, или пожалеть Бесика – заняться сначала им? Вижу его умоляющий взгляд.
    - Сколько было раствора изначально? – спрашиваю ассистентов, кивая на полный крови шприц, которым они пытались его уколоть.
    - Двушка.
    - Ясно. Вываривайте до куба.
    - Но…
    - Вываривайте.

    Так будет даже лучше, чище. Кровь, свернувшись, заберёт всю грязь. Прихода почти совсем не будет, но переть будет нормально. Пока Бесику торопливо кипятят кровяную кашицу, и затем с трудом перебирают через сразу же  забивающуюся вату, я успеваю всыпать в привезённую с собой чайную ложечку половину, нет две трети порошка, брызнуть дистиллированной воды из шприца, оперативно вскипятить всё это дело на зажигалке, выбрать в куб, и треснуться прямо стоя, прислонившись спиной… К холодильнику? Холодильника нет, к стене. Нормально. На Бесика жалко смотреть.
    Мне протягивают новенькую двушку с резиновым поршнем, на полтора куба заполненную кристально чистым, на крови вываренным героином. Новая игла. Неторопливо беру шприц, и подхожу к сразу же заёрзавшему Бесику. Так. Наркоманы, видимо, наслышанные о моём мастерстве, придвигаются ближе и замирают, наблюдая. Хотят, вероятно, научиться. Бесполезно, ребята. Это божий дар.
    Бесик. Про сгибы рук сразу можно забыть. Нет живого места. Всё в многочисленных синяках, от серо-синих, до желтоватых и даже зеленоватых расцветок. Тыльные стороны ладоней. Язвочки. Плохо, очень плохо. Совсем ничего не видать. Ровная синеватая поверхность. Вен нету. Ноги. Ничего. Гладкий антиварикозный пупс. Пах. Справа гниёт, слева только вздувшийся лимфоузел. Не канает. Шея.
    Бесик сидит на табурете, свесив голову вправо. Я стою, ссутулившись, рядом с ним, и изучаю иглой его шею. Вонзив иглу в плоть где-то на три миллиметра, я немного оттягиваю поршень на себя, создав вакуум, и начинаю постепенно продвигаться вперёд и вглубь. Если встретится вена, то вакуум сам втянет из неё кровь, дав мне знать, что игла дОма. Продвигаюсь ещё немного глубже. Ещё.

И тут происходит вот что – на долю, нет на две доли секунды я непроизвольно висну, залипаю. От героина это бывает. Ноги мои чуть подгибаются, глаза закрываются, и меня едва не валит вперёд. А в руках-то у меня шприц. Игла которого у Бесика в шее. И под давлением моего качнувшегося вперёд тела, игла эта с лёгким мясным треском погружается в плоть на добрых, хотя нет, каких там добрых, злых два сантиметра. Благодарение Богу, что я быстро пришёл в себя от кашля Бесика, и тут же потихоньку потащил иглу обратно, надеясь, что никто ничего не заметил. И тут в прозрачное тельце шприца ударила красная, неторопливым облаком распустившаяся струйка. Попал.
    Подлаживаясь под Бесиков кашель, что бы не дай Бог не потерять вену, ввожу, затем чётким движением выдёргиваю, и Бесик тут же зажимает прокол пальцем. Я с тревогой смотрю на него. Он кашляет ещё, но тише.
Затем, осоловев, неточным движением берёт протянутую ему прикуренную сигарету, и говорит:
- О, ништяк… Только в горле привкус крови почему-то. По ходу, глубоко ты мне пизданул.
- Не болит в шее-то?
- Да нет…
- Бросай, Бесик, ширяться. Ведь некуда уже, - говорю ему я.
- Легко сказать «бросай»…
- Ну, хоть нюхай, что ли.
- Легко сказать «нюхай»…
- Просто в следующий раз уже даже я тебя не вмажу…
- Вмажешь, Санёк. Я в тебя верю. Ты ведь у нас просто снайпер. У меня для тебя, кстати, подгон клёвый имеется. Я ж знаю, что ты коллекционер.

С этими словами Бесик вынул из серванта красную ветхую коробочку, не открывая, немного подержал её в руках, затем отдал мне. Я открыл, и увидел на красном потёртом бархате тусклую, с какими-то пятнышками, медаль времён второй мировой. На медали крупно написано «13 апреля 1945 года». Решка, видимо. Достаю реликвию из коробочки и переворачиваю. Орёл. Незатейливая лавровая ветвь, а над нею  крупная, тоже без изысков, надпись:
«За взятие Вены».

- Дедовская, - увесисто говорит Бесик, - Дарю.