Никиту Маслова угораздило родиться в крутой семье.

Казалось бы, у позднего ребёнка генерала Маслова, известного деятеля Тыла Вооружённых Сил СССР, не может быть никаких заморочек. Квартира в центре Москвы, французская спецшкола  неподалеку, сытая жизнь и блестящая перспектива.

Однако Никиту с детства тянуло в подворотню, к нормальным пролетарским детям Замоскворечья, и футбол на асфальте гонять нравилось гораздо больше, чем  зубрить французские глаголы под присмотром пришибленной репетиторши из МГУ.

Первый раз Никита напился в двенадцать лет, подбитый шпаной на кражу из дома бутылку приторного немецкого ликёра. К четырнадцати он был почти алкоголиком и почётным посетителем детской комнаты милиции.

Мамаша, сама надиравшаяся с утра пораньше по причине безделья, постоянного папашиного блядства и несостоявшейся артистической карьеры, ежедневно закатывала генералу Маслову истерики.

- Это всё ты, твои гены, Масловские! Его постоянно к быдлу тянет!
- Ну, а ранняя тяга к алкоголизму у него твоя. Ты же с утра пьёшь каждый день!
- Да! Да, я пью! Господи, ты же всю жизнь мою загубил! Алкаш и бабник! И ещё вор! А ведь я… Я могла сейчас у Марка Захарова примой быть!
- Не смеши, прима без фильтра. Моршанской табачной фабрики. Если б не я, сейчас бы ты в Урюпинском доме культуры зайчиков играла.
 
Опустошенный фужер, запущенный треморной рукой, впечатался  в крепкий генеральский лоб. Хрустальные брызги разлетелись по кухне.

Голову забинтовали и помирились. Начали думать, что делать с этим подонком.

- В Калининское суворовское, там друган замом по тылу, поможет.

***

Никита закатил истерику. В кадетку он категорически не хотел. Однако папашка был непреклонен.

В день медкомиссии Никита в туалете ополовинил с горла бутылку болгарского бренди,  наблевал на стол комиссии и тут же был признан годным. Вступительное сочинение Никиты состояло из заголовка и одного предложения – предложения отправиться всем на хуй. Кто-то замазал крамольную фразу и чётким почерком написал о трудной судьбе лишнего человека в царской России.

Никита понял, что бороться с папиными связями и безграничными возможностями бесполезно, и покорился судьбе. По выпуску он отправился в Ульяновское училище горюче-смазочных материалов, где трудился начальником учебного отдела папашкин собутыльник.

Все увольнения у курсанта Маслова проходили под копирку. Он прямиком через КПП заходил в гастроном, покупал две бутылки портвейна, выпивал их с горла у прилавка и через полчаса, заботливо поддерживаемый под руки училищным патрулём, препровождался на губу.

За всё время учёбы Никита ни разу не был на блядках – ход не доходил.

После выпуска наш герой предсказуемо оказался на тёплой должности при Генеральном штабе и продолжал спиваться катастрофическими темпами.

***

Отчаявшийся папашка решился на странный шаг. В 1985 году Горбачёв учудил с сухим законом. И это мудрое решение тут же продублировали младшие братья – монголы. Причём ещё жестче: талоны на водку выдавались только по месту работы, спекулянтов спиртным нещадно сажали. У советских офицеров теоретически не было шансов как-то её, родимую, достать. И через границу провозить запрещалось.

Наивный Маслов – старший решил, что в таких условиях сыночек избавится от пагубной привычки. Непонятно, почему на него внезапно напало умственное затмение. Он вдруг забыл о море разливанном технического спирта, о прапорщиках – умельцах, способных гнать самогон из томатной пасты, гороха, сухой картошки… Да хоть из дизтоплива и стирального порошка! Были б дрожжи.

Так на должности начальника службы горюче-смазочных материалов Чойренской рембазы оказался старший лейтенант Маслов.

Очень быстро устроился тёплый триумвират из начвеща, начпрода и начальника ГСМ. Служба их не напрягала, технический спирт (воняющая резиной гадость) щедро выделялся на обслуживание вооружения и техники. Санаторий, блять.

***

Тот день начинался обычно. После развода неразлучная троица огородами направилась на продсклад, где, кроме нехитрой закуски, страждущих ждала спрятанная среди коровьих полутуш в огромном холодильнике  канистра.

Однако у склада их ждал посыльный. Начальника ГСМ срочно вызывали в штаб.

- Старлей, блять, ты чё цистерну монголам не сдал? Звонит комендант со станции, икру мечет.
- Тащполковник, чего её сдавать? Все шестьдесят тонн бензина слили, маневровый цистерну на станцию оттащил. Что, мне надо было на ней «Слава монгольской народно-революционной партии» написать?
- Бля, ты у меня пошутишь щас. Там что-то с люком, не закрывается,  что ли. Дуй прыжками к монголам.

Для монгольских железнодорожных друзей советские войсковые части были постоянным источником дохода. Контейнера с офицерским скарбом задерживались на складах, а потом за просрочку хранения насчитывались астрономические штрафы. Вагоны не подавались на погрузку вовремя и не принимались после разгрузки по смехотворным причинам.

Вопросы решались через бакшиш в денежном или материальном выражении. Вот и сейчас Никита, матерясь, погрузил в дежурную машину ящик тушенки и ящик хозяйственного мыла и поехал в Чойр.

Однако на этот раз монголы почему-то упёрлись рогом и потребовали заварить треснувшую петлю крышки  люка. Пришлось ехать за сварочным аппаратом и специалистом.

Туловище Маслова настоятельно требовало опохмелки. Злой на весь свет, ничего не соображающий, он наорал на сержанта – сварщика и отправил его наверх.

Оскальзываясь на густо замазученных скобах, боец полез к люку, подтаскивая за собой толстые серебристые провода.

Сердце колотилось, комок сухих слюней не проглатывался. Летевшие сверху искры причудливо расцвечивали царивший в Никитиной голове туман. Ему мерещился уютный продсклад, заботливо подстеленная на столе газетка, запотевший граненый стакан и бархатный голос начвеща:

- Никита, пей! Испаряется же!

«Испаряется. Выпаривается». К чему бы это?

Никита потряс головой и заорал:

- Долго ещё, воин?
- Всё. Проверьте, тащ сташленант!

Маслов с трудом забрался на верхотуру.

- Ёб твою мать, а вот здесь? Балбес, всё через жопу делаешь!
- Пять сек, тащ сташленант! Отвернитесь, а то зайчика поймаете.

Сержант шмыгнул носом и постучал электродом, ловя искру.

Взрыв слышали, наверное, в Китае.

Никиту швырнуло, ударило о цистерну и сбросило с четырёхметровой высоты. Лёжа на спине, он изумлённо наблюдал за летящим в зенит дымящимся сержантом. Сержант явно проигрывал в скорости злополучной крышке. Теряя сознание, Маслов подумал, что монголы без крышки цистерну точно не примут.

***

- Никит, да плюнь ты. С кем не бывает.
- Да ни с кем не бывает. Все знают, что пары бензина выпарить надо было. А я забыл, потому что хотел поскорее сюда на склад свинтить и вмазать. Алкаш я, понимаете вы или нет!

Никита заплакал, размазывая грязные слёзы перебинтованными руками. Впервые за многие годы в нём, кажется, плакала не водка, а он сам.

- У пацана этого перелом позвоночника и пятьдесят пять процентов ожог. Из-за меня! Если он не выживет, я и сам жить не буду! Вон спиртом этим обольюсь и подожгу себя к едреней матери! Вместе с вами и с этим ёбаным складом!

Начвещ наклонился к начпроду и сипло зашептал на ухо:

- Слышь, его нельзя одного оставлять. Точно ведь и себя, и бухло погубит. Надо его вусмерть напоить, чтобы расслабился.
- Так шесть часов уже, сейчас караул придёт склад под охрану принимать.
- А ты прапору своему позвони. Пусть он нас снаружи закроет и опечатает. А утром заберёт.

Начпрод хмыкнул и начал накручивать ручку телефона.
***

Вертолёт с заместителем командарма по вооружению приземлился в восемь вечера. Генерал Водолазов был вне себя. После ЧП  на рембазе он получил нехуёвых пиздюлей от командующего и очень неприятный звонок из штаба округа. Разбираться надо было самому и на месте.

Первым делом обматерив начальника рембазы, генерал потребовал к себе организатора салюта. Посыльные сбились с ног, но Маслова нигде не было. Кто-то предположил, что истерзанный начальник ГСМ зализывает боевые раны в госпитале.
Не нашедший истинного объекта применения, гнев генерала рвался наружу, как понос при дизентерии. Водолазов попёрся по территории базы, тыкая полковника носом, как напустившего лужу щенка.

- Почему бордюры не крашены? А это что? Деревья должны быть побелены на метр десять от грунта! Понятно, блять, почему у вас цистерны взрываются, и солдаты по небу летают! С такими бордюрами вы скоро все туда улетите, к ебеней матери!

Увидев внушительную делегацию во главе с генералом, часовой при складах в ужасе убежал в степь.

- Молчать, я вас спрашиваю! Где пожарный багор? А это что, опечатанный склад? Печать должна быть мас-тич-ная! А не плас-ти-ли-но-вая! У вас что тут, детский сад? Вы из пластилина фигурки лепите?

Генерал всем стокилограммовым корпусом развернулся к начальнику базы, ожидая пояснений по поводу лепки фигурок. В мёртвой тишине из-за двери склада послышался нестройный дуэт:

Три танкиста выпили по триста,
А водитель выпил восемьсот!

Генерал прислушался с нескрываемым интересом.
Замполит базы срывающимся на фальцет голосом пояснил:

- Это радио забыли выключить, товарищ генерал-майор!

Дуэт уже заливался на мотив «Прощания славянки»:

Во дворе расцветает акация,
Рада я и моя вся семья,
У меня началась менструация,
Значит я небеременная!

И басом – припев:

Не плачь, не горюй,
Напрасно слёз не лей,
Лишь крепче поцелуй
Солёный хуй, солёный хуй!

- Да, вот до чего перестройка радио «Маяк» довела! Открывайте, певуны-менструаторы, блять!

Генерал заколотил в ворота продсклада пудовыми кулаками.

***

Пока прибежал начальник караула Марат Тагиров с запасными ключами от продсклада, протрезвевшие от ужаса певуны успели спрятать в холодильнике никакого Никиту Маслова.

Генерал тут же впаял начпроду и начвещу по пять суток ареста. Гнев наконец-то нашел объект применения.

Подобревший Водолазов поехал в гостиницу, напевая что-то про акацию. Остальные разбрелись по домам.

Увидев, что всё стихло, часовой осторожно вернулся на пост. Печать и замок были снова на месте.

***

Никита очнулся в кромешной темноте от ужасного мороза. Он пытался ощупью найти выход, но только натыкался на какие-то раскачивающиеся осклизлые предметы. Рука нащупала острые обломки мертвецки холодных рёбер и свисающие сверху железные крюки.

Никита с размаху сел на ледяной пол. Он всё понял.

Это – ад. На крюках висят тела грешников. Когда он замерзнет насмерть, его тоже так подвесят.

Всё справедливо. Он должен ответить за покалеченного мальчишку, за многолетний беспрерывный пьяный угар.

Пришло время отдать все долги. Самому.  Заплатить за всё.

Никита обхватил голову руками и завыл.

***

- Тащленант, там часовой со второго поста звонит. Опять какая-то фигня на продскладе. Говорит, то ли воет кто-то, то ли поёт.
- Так вроде всех певцов уже повязали. Ладно, буди разводящего, схожу туда.

***

Через полчаса в тёплой караулке укутанный шинелями Никита Маслов грел руки железной кружкой с обжигающим чаем.

- Марат, представляешь, я думал, что умер и попал в ад.
- Хули, в холодильнике с коровьими тушами – и не такое померещится. Нет ни рая, ни ада. Давай я бойца в казарму сгоняю, у меня там в канцелярии фляжка спиртяшки заныкана. Согреешься.

Маслов отшатнулся.

- Не-ет! Никакой отравы больше. Никогда.

Помолчал и добавил:

- Ад есть. Я там был.

***

Через два месяца начались массовые увольнения офицеров. Мы готовились к выходу из Монголии. В Прибалтике и Закавказье полилась кровь.

Империя разваливалась, смердя и харкая гноем, давя прогнившим телом своих детей.

Никита уволился тихо, без отвальной. В Москву к родителям он не вернулся, куда-то пропал.

Говорят, его видели в Валаамском монастыре. Видимо, в рай готовится. В аду-то он уже был.