Сколько себя помню – всегда ты был рядом. Такой родной, словно часть меня самого. Помню твои умные бездонные глаза, твой виляющий хвост, твою мягкую шерсть и твой громкий лай. Как мы с тобой в детстве валялись в грязи за воротами, а потом с дикими криками убегали от мамки по всему двору. Как охотились на лягушек на болоте у речки…

Сколько всего было… Вся деревня стонала от наших проделок.
Помнишь, как утащили у бати ружье и пошли на охоту? Я воображал себя великим охотником и надеялся встретить в нашем северном лесу хищных тигров-людоедов и одним выстрелом убить целую стаю, чтоб потом в деревне все хлопали меня по плечу и говорили: «Ай да мужик, ай да молодца», чтоб тебя трепали по загривку, а родичи смущенно-радостно отводили глаза – наш парень, наш сын. А ты просто был рядом…
И как потом отец порол меня своим солдатским ремнем, а ты рычал и кусал его за руки…Ты просто был со мной всегда и везде. И все знали, что если встретишь одного из нас, то где-то рядом и второй.

    Помнишь, как ходили с тобой в райцентр отправлять телеграмму дяде о том, что бате совсем плохо, что лежит он уже вторую неделю в бреду и горячке, доктора к себе не подпускает, а только хрипит и сквозь бред ругается матом. А потом местные здоровенные уроды пинали меня, тогда пятнадцатилетнего мальчишку, своими грязными кирзачами. Тебя же саданув раз пять арматуриной. Никогда не забуду твои тогдашние глаза. Глаза полные бессильной злобы, когда ты, скуля из-за боли в переломанных ребрах, полз ко мне, наверное, чтоб прикрыть своей шкурой. Как тогда нас нашел дальний знакомый отца и отвез в деревню. Как мать выхаживала после этого еще и нас с тобой.

    Много времени прошло с тех пор. Я отслужил в армии и вернулся домой. Ты прекрасно знаешь, что там мне больше всего не хватало нет, не баб и даже не родителей, не дома, а именно тебя, тебя – моего единственного друга. Мать даже в те редкие разы, когда ей удавалась приехать ко мне в часть на далекий Урал, привозила тебя с собой, протащив всеми правдами и неправдами через духоту и тесноту общих вагонов. Как потом обливались кровью наши сердца, когда приходила пора расставаться. Как ты не давался матери в руки, как скулил и бежал ко мне, и как я, плача, подталкивал тебя обратно.

    Все это позади… Много времени прошло. Я уж скоро четвертый десяток разменяю. А ты… Ты… У тебя стерлись зубы, повылезла шерсть и глаза стали хуже видеть. Но, как и в далеком детстве, ты всегда со мной. Идешь, привычно обнюхивая попутные деревья и столбы, держась рядом, не удаляясь от меня дальше чем на тридцать метров. Только глаза стали еще глубже, еще умнее. Как будто хочешь сказать что-то, только не можешь выразить.

    Никогда не забуду, как ты захрипел ночью и стал скулить, царапая когтями по полу у кровати. Как гнал мотоцикл в райцентр к ветеринару с одной мыслью, только с одним страхом – потерять тебя. Как разбудил его, вытащил из кровати и заставил осмотреть тебя. И никогда не прощу его, за то что он сказал: «Сдохнет твой кобель, зря сюда вломился». Нос я ему точно сломал, за пару зубов тоже отвечаю. Убил бы совсем, да ты снова хрипеть начал. С тобой на руках бежал к знахарке, бежал, умоляя Бога не отбирать тебя у меня. И как она сказала, что твоя жизнь теперь только мучительное ожидание смерти…

    Я не вернулся в деревню, остановился на полпути, слез с мотоцикла пошел в поле.
Ты, собрав последние силы, тоже вылез из коляски и попытался бежать за мной. Ноги подкашивались, в глазах мутнело, а на длинном розовом языке блестела небольшая капля слюны. Ты знал, куда я иду, знал по моей походке, по согнутости плеч, но шел следом, ведь для тебя была невозможна даже мысль оставить меня одного. Я шел долго, никак не меньше часа, потом сел на траву. Ты пришел через пару минут, было видно, что обратный путь тебе уже не пройти. Я притянул тебя к себе и привычно уткнулся лицом в живот. Слезы текли сами по себе. Когда я, наконец, оторвался, ты повернулся ко мне и преданно посмотрел в глаза. В твоих зрачках читался весь огромный жизненный опыт,  в моих же были лишь слезы. Я знал, что ты меня не осудишь; знал, что так надо; знал все, так же, как ты. Руки сомкнулись у тебя на горле, ты даже не сопротивлялся, просто смотрел в мои глаза…
     Через пару минут все было кончено.

Говорят, что, если два дерева выросли переплевшись друг с другом, то после смерти одного, второе очень скоро засохнет.
    А посреди огромного поля сидел человек и, уткнувшись в остывающее тело собаки, плакал навзрыд…