Первая часть.
Вторая часть.

— И часто ты вот так девушек в интернете шантажируешь? — спрашивала Аня, быстро шагая по мосту. БольшойЧлен топал чуть сзади, протирая очки. Над Невой моросил мелкий холодный дождь. Разводной мост чуть подрагивал, пружиня под колесами проезжающих трамваев, словно был сделан из картона, а не из толстенной заклепанной стали.
— Да не, — отмахивался безбородый Бородкин, пытаясь не показать смущения. — Я это… Вообще не по этим делам. Я люблю чтоб погулять сходить, поговорить, а потом уже это…  Баб-то, ну, в смысле, девок врубных хватает, с кем попало не шляюсь… Я даже резинками не пользуюсь, они мне не нужны, но на всякий случай ношу с собой, — похвастался он с видом прожженного ловеласа.
— Ага. Ага. А как же ты, весь такой «не по этим делам», здесь оказался?
Разговор не клеился. Аня поддерживала его без всякого интереса, только для того, чтобы не молчать. Почему-то неловких пауз она боялась намного больше, чем любой бессмысленной болтовни.
— Ну как-как… Так получилось. По вечерам делать нечего, а инет ночью бесплатный, еще не отключили… Я когда-то с работы залез случайно, увидел этот сайт, дай, думаю, погляжу, что там. Зарегился, только денег всего на минуту и хватило. Дорого, блин. А я платить вообще не привык, какая же это любовь — за деньги? Стал другие подходы пробовать — и так, и этак… Такой, знаешь, спорт…
«Я бы вас, спортсменов сетевых, голым задом на муравейник сажала за самодеятельность. Пикаперы кухонные. Знают, что работать мешают, а все равно лезут…», — подумала Аня. Перед глазами моментально возник образ прилипшего к монитору Бородкина в застиранной майке, длинных семейных трусах и с банкой пива в тощей руке. Девушка поморщилась.
— А потом… потом меня уволили на хрен — начальнику кто-то стукнул, что я на девок смотрю в рабочее время… — собеседник на ходу сплюнул через перила.
«И правильно сделали, что уволили. Небось вирусов натаскал на всю контору. Господи, на рожу можно лет 25 дать, а одевается и ведет себя как недоношенный школьник. Чтоб ты провалился куда-нибудь, кретин!» Аня видала всякое, но от одной мысли, что этот пэтэушник идет куда-то вместе с ней, ее передергивало словно в ознобе. О том, что будет дальше, голова думать и вовсе отказывалась.
— Меня армия пасёт, так что я не особо счас из дома высовываюсь, — делился БольшойЧлен в приступе нудной откровенности. — Родоки год назад в Москву свалили, а я что, дурак, квартиру бросать? Пускай не в центре и не в Москве, а всё же своя собственная. Правда, долги уже накопились, но это фигня. Понимаешь, я задолбался с предками жить, так им и сказал.
— Еще пожалеешь, что от родоков откололся, — угрюмо пробормотала Аня, давя глубоко внутри себя болезненную сиротскую злость. — Чем пузырь покупать, лучше бы за квартиру свою заплатил.
Она чуть не добавила: «В Уткиной Заводи». Собеседник был ей неприятен, и вообще ее сегодня всё злило — наверное, из-за месячных. Мерзко поташнивало и от всего этого импровизированного «свидания». БольшойЧлен описал себя по телефону как высокого худощавого блондина. К метро же подгребся, опоздав на десять минут, какой-то тоще-сутулый рыжий уродец в драных джинсах, стертой на локтях кожанке и футболке навыпуск. «Саша» — представился он, помявшись. На неумело побритых впалых щеках Бородкина сидели совершенно не идущие ему широкие тонированные стекла, закрывавшие пол-лица. Хренов агент Смит держал в руке пакет из супермаркета, беременный одинокой бутылкой вина. Не хватало только цветочков в руке и запаха одеколона.
Сейчас БольшойЧлен шлепал за ней по лужам, демонстрируя беззаботность в каждой фразе, однако рожа его была мрачной — в реальной жизни образ мачо никак не хотел держаться на его узких плечах, обвисая на них, как на пугале, и он это понимал, но никак не хотел мириться.
— За квартиру заплатить все равно не хватит, там много накопилось. А так — винишко есть, — ненатурально хехекнул он, хрустя мокрым пакетом. — Можно прямо тут распить где-нибудь на ступеньках.
— А потом нас менты накроют — и плати штраф, — отмела романтическую идею Аня, раздраженно цокая по мокрым ступеням Октябрьской набережной. Она не выспалась, да и невозможно выгнать из башки недельный недосып за какие-то жалкие семь часов, но холодный дождь неплохо прочищал мозги.
Мост давно остался позади, над водой низко висело неприветливое серое небо, подпертое редкими кольями многоэтажек, мимо неслись грязные автомобили, а пэтэушник продолжал все так же нудно мотаться за спиной, как надоевший шарф, не пытаясь обогнать ее или хотя бы идти рядом. «Как конвоир», — подумала Аня с неприязнью. — «Наверное, боится, что я куда-то смоюсь».
Вдоль Невы потянулись линялые пятиэтажки. Ужасно хотелось что-нибудь съесть, хотя бы шоколадку или апельсин, но вокруг не было видно ни кафе, ни магазинов. Дыра какая-то…
До Ани вдруг дошло, что маршрут прогулки выбран не случайно. Уткина заводь находится как раз где-то возле Ломоносовской — значит, БольшойЧлен лелеет мечту затянуть ее в гости. Надо что-то делать…
—  На мосту так классно было, — сказала она, останавливаясь. — Давай еще раз по нему пройдемся?
Бородкин принял эту идею без энтузиазма, но возражать не стал. После упоминания милиции и штрафа он заметно скис: сначала долго бренчал мелочью в кармане, потом поскучнел и замкнулся. Люди в форме, помимо всего прочего, наверное еще и напоминали ему об армейском призыве, потому что он явно начал чувствовать себя неуютно и постоянно вертел головой по сторонам. Они пересекли мост в обратную сторону и как-то незаметно снова оказались у метро. Дойдя до светофора, выпучившего желтый глаз, Аня оглянулась. БольшойЧлен еле-еле плелся, утопив подбородок с точками бритвенных порезов в ворот куртки – то ли пытаясь укрыться от дождя, то ли прячась от невидимого патруля.
— Может, в кино сходим? — кивнул он на застекленный плакат с надписью «Хостел». — Говорят, клевый фильм.
— Я не люблю ужасы, — безразлично дернула плечами девушка. — И к тому же, кто за билеты платить будет — ты, что ли?..
Шантажист смущенно промолчал. Уши его заалели. Ане тоже было нечего сказать, и потому, когда в кармане завибрировал телефон, она ухватилась за него, как за спасательный круг.
— Слушай, Ань, ты ж вроде сегодня работаешь? — сказал в трубку недовольный женский голос.
— Привет, Лида. Работаю, конечно, — Аня не стала спрашивать, что случилось: на студии все давно привыкли к тому, что Лида смотрит на жизнь, как на помойку. В сетевой порно-бизнес она приплыла из рук богатого мужа-татарина, на чьей шее просидела двадцать лет, за всю жизнь ни разу нигде не работала, после развода загрузла в долгах, и вела себя постоянно так, словно пала жертвой тайного заговора окружающих. Она была глупой, черноротой и скандальной бабой, замкнутой на собственных несчастьях. С ней никто не хотел выходить в одну смену, настолько Лида успела достать всех на студии своими воспоминаниями о барской жизни, и утомленный коллективными жалобами Руслан уже несколько раз грозился ее выгнать. Терпела ее присутствие и вечный сигаретный дым только Аня, которой самой было некуда деваться.
— Короче, я сегодня не приду, заболела. Можешь кому-нибудь из этих дур позвонить и передать, что компьютер будет свободен. Пусть не говорят, что я все смены под себя подгребла.
— Лида, а почему ты сама им не скажешь? — Аня вдруг ощутила, как вскипает копившееся в ней раздражение, разъедает скорлупу покладистости, выталкивается через рот и несется по каналу спутниковой связи. — Ты Руслану хоть сообщила, или это тоже мне предлагаешь сделать?
Но Лида уже бросила трубку.
«Не буду никуда звонить», — угрюмо решила Аня, захлопывая телефон. — «Она, барыня, ни с кем не разговаривает, а я за нее вопросы утрясать должна. Обойдется! Тут своих проблем полон рот!»
Бородкин переминался с ноги на ногу, напряженно о чем-то думая. Со своей непонятливостью он был для нее как раздавленное конское яблоко, прилипшее к каблуку.
— Слушай, может, отвяжешься? — напрямик спросила Аня. Вопрос был глупый, но не задать его она тоже не могла. — Зачем тебе все это надо? Ты же видишь, что мне с тобой неинтересно. И вообще никак.
БольшойЧлен долго смотрел на нее своими тонированными стеклянными глазами. Потом сдвинул брови, разлепил посиневшие на ветру губы и хмуро процедил куда-то в слякоть под ногами:
— Ну как это… А что же я, зря вино покупал?.. Последние бабки потратил… Ну и вообще, знаешь…
Последняя фраза словно сдернула Аню с небес на землю, дав понять, что никакое это не свидание. Бородкин не обладал железной волей, но в руках у него был железный аргумент, а это всё решало.
— Ладно, проехали, — девушка с тяжким вздохом сдвинула манжету куртки и бросила взгляд на часы. Пар уже вышел, и покорность снова сомкнула над ней свои створки. Замерзшие пальцы ощущались неживыми ледяными отростками. — Давай тогда не будем терять времени. Поехали на метро до Витебского, а то я простужусь на фиг. Мне еще работать сегодня.
— А чо на Витебском?
— Электричка моя. Я за городом живу.
— Так мы к тебе, что ли, поедем? Клево. А чо за работа у тебя?
— Работу ты мою видел. Я ее очень люблю — она классная и разнообразная, позволяет заработать целую кучу денег. Сегодня я, например, снимаюсь в рекламе невидимых прокладок, они называются тампонами. — Зажегся зеленый свет, и Аня решительно двинулась через дорогу, продолжая объяснять через плечо. — Вчера уже делали один дубль, но с невидимостью накладка вышла. Придется теперь всё переснимать, а то деньги, знаешь ли, нужны. Понятно объяснила?
Бородкин сарказма не уловил, но все равно изумился до такой степени, что снял наконец свои дурацкие темные очки. Глаза у него были маленькие, с длинными рыжими ресницами. Ко лбу неопрятными перьями прилипла челка, съедая лоб и делая шантажиста похожим на обезьяну.
— Так нельзя же тебе… — сказал он с какой-то неуместной растерянной заботливостью. — Вдруг кто-то увидит и заложит?
— Да пошли они в жопу! — не сдержалась Аня. Остаток фразы: «И ты тоже, умник хренов», — она по традиции проглотила.

— Это тут чего у вас — дачи? — поинтересовался БольшойЧлен, бросая заляпанные грязью башмаки рядом с ее кроссовками.
— Ага. Проходи, чего стоишь.
Загнав рычащего добермана в бывшую папину комнату, Аня раскрыла холодильник, вынула три оставшихся яйца. Пока жарилась глазунья, Бородкин со скучающим видом бродил по дому, рассматривая настенные фото и трогая пальцем корешки книг. Нашел в коридоре забытые трусы Толика, изгрызенные доберманом, поддел их большим пальцем ноги.
— Это чьи?
— Не твое дело, — взвинчено отрезала Аня, зашвыривая трусы в чулан. — Хлеба, кстати, нет, так что придется есть без него. И вообще, я тебя кормить не обещала.
— Ладно, ладно, — ухмыльнулся БольшойЧлен, плюхнулся за стол с липкой клеенкой и подгреб к себе тарелку. — Сколько у нас времени есть?
Аня оглянулась на настенные ходики в виде кота с бегающими глазами и хвостом-маятником.
— Полтора часа.
Бородкин не скрыл разочарования:
— Так мало??
— А ты что, на ночь собирался остаться?
— Да нет… Просто, понимаешь, мы тащились в такую даль… — Он насупился. — Проще было ко мне пойти.
— Кому проще, а кому нет, — коротко ответила Аня, усаживаясь, и со злостью выколола яичнице желтый глаз.
Бородкин ел без аппетита, ерзал, словно сидел на муравейнике, и вообще всячески выражал свое нетерпение. Боясь, что он перейдет к открытому принуждению, Аня отправила его в спальню «осматриваться», а сама принялась отскребать сковороду, хотя без этого вполне можно было обойтись. За стеной врубился «Сектор Газа» — это БольшойЧлен добрался до стойки со старыми кассетами.
Когда Аня вошла в комнату, он сидел на краю застеленной кровати. Носки Бородкин уже снял и куда-то спрятал, и сейчас занимался тем, что пытался содрать оплетку с бутылочного горлышка.
— Выпьем? — предложил он, подняв на нее глаза.
— Потом, — сказала Аня, постаравшись, чтобы это прозвучало со значением. Помня об отце, она не употребляла спиртного, но признаваться в этом не собиралась. Бородкин тут же отставил бутылку, подскочил к ней и приобнял за талию. Мягко высвободившись, Аня откинула покрывало и залезла на кровать. Заворчали ржавые пружины. БольшойЧлен бухнулся рядом.
— Зови меня Бо, — предложил он. Губы его нетерпеливо подрагивали.
— Как Титомира?
— Что? А, ну да, — заулыбался он. — Я тут музыку поставил, ты не против?
Она с радостью ухватилась за эту идею.
— Да, надо что-то другое, я счас найду… — Аня попыталась встать, но Бородкин схватил ее за плечи и потащил обратно.
— Забей, — хрипло зашептал он, раскладывая девушку на кровати. — На хер музыку, меня уже всего колотит. Чувствуешь?
Он приложил ее руку к своей промежности. Там было твердо и упруго. От прикосновения плоть под джинсовой тканью вздрогнула и затрепетала.
— Я хоть шторы задерну, — беспомощно пролепетала Аня.
— Да кто тут увидит, — пробормотал БольшойЧлен, беря ее за грудь. Потом провел рукой по лобку с таким нажимом, что Аня сжала колени. Задыхаясь от возбуждения, Бородкин навалился на нее, как мешок с прелой картошкой, стянул через голову свою мятую футболку с логотипом группы «Ария» и швырнул ее на пол.
— Собака погрызет…
— Какая собака, она заперта, — БольшойЧлен потянул вверх ее футболку, высвободил маленькую грудь из чашечек бюстгальтера и присосался к ней. Губы его напоминали двух жирных пиявок, а щетина больно кололась.
— Ты царапучий, — дернулась Аня. — Дай, я сама.
Девушка уложила его на спину и уселась сверху. Ладонь нырнула в ширинку, прошлась по члену. Черт, как у коня. Он же ее искалечит! «Это игра, просто игра», — сказала она себе, чувствуя, как начинают дрожать ноги. Подобный аутотренинг всегда помогал держать себя в руках, когда очередной клиент начинал поливать ее ругательствами или рассказывать душераздирающие подробности о своей несчастной судьбе — черт, некоторых действительно бывало жалко, а это мешало работать, так что только самовнушением и можно было закрыться от мерзкой действительности. Но в данном случае прием действовал слабо.
Рот Бородкина пахнул яичницей и ментолом — сколько же жвачек он сожрал, готовясь к свиданию? Пачки три, не меньше. Аня с трудом заставила себя завершить поцелуй и перешла к его шее, из которой птичьим килем торчал кадык. БольшойЧлен тихо мычал, мотая головой по подушке. Она стала медленно покрывать поцелуями его грудь, поросшую редким бесцветным волосом, погладила пальцами веснушчатые плечи. Очередная песня закончилась и зазвучал мотив ламбады, исковерканный дешевой аранжировкой.
— Я была очень честной чувой, скромной и застенчи-вай… — игриво признался солист, чья могила на воронежском кладбище вот уже несколько лет являлась достопримечательностью и центром духовного паломничества для подвыпивших местных гопников.
Дойдя до живота, Аня остановилась. Что делать дальше, она не представляла.
Почувствовавший заминку Бородкин вопросительно открыл глаза.
— У меня месячные, — прошептала она, избегая смотреть ему в лицо. — Ты не забыл?
— Ничего страшного... — пробормотал Бородкин.
Его руки, до сих пор лежавшие дохлыми рыбинами, обхватили голову девушки и стали осторожно пихать ее вниз. Аня окаменела и вцепилась в простыню — к этому она не была готова.
— Ну чего ты… — пропыхтел БольшойЧлен, усиливая нажим.
— Я не хочу, — заскулила девушка, пытаясь оторваться от него, но Бородкин вдруг больно вцепился в волосы.
— Дав-вай, — цедил он, пододвигая ее лицо к вздувшейся ширинке. — Хватит целку из себя строить…
— Это сладкое слово миньет! Это сладкое слово миньет!.. — орали динамики. Аня почувствовала прилив дурноты, от которого стали переворачиваться внутренности. У нее было слишком мало опыта в оральном сексе, и ей никогда не приходилось заниматься с этим с незнакомцами. Это... это было слишком интимно.
Пальцы вдавились ей в голову. Мясной кол дергался в джинсах. Еще немного — и он влезет в ее горло, чтобы пронзить, разорвать, задушить. Аня так крепко зажмурилась, что перед глазами заплясали бело-серые искры, но ужасный сон не проходил, не исчезал, не обрывался…
— Не надо! — вскрикнула она, когда в щеку грубо вдавилась холодная джинсовая пуговица.
Аня ощупью попыталась расцарапать ненавистное лицо, но Бородкин с силой отбил поднятую к нему руку, отчего девушка по инерции съехала к краю кровати. Он уже не говорил, а рычал, задыхаясь от перевозбуждения:
— Куда лезешь!.. Соси, сука, говорю... Я с тобой тут шутки… шутить… что ли…
— Ой девки, вам чего скажу я: для мужа па-берегите себя!.. — громко советовал магнитофон.
Сцепив зубы, Аня извивалась всем телом, и в голове у нее метался ужас — бессмысленный и холодный, словно бенгальский огонь. В ушах оглушительно стучало. Правая нога повисла над полом, не находя опоры. Скрюченные пальцы ушибленной руки шарили по ковру, силясь за что-нибудь ухватиться. Подушечки вдруг нащупали холодное стекло.
Бородкин пропустил сквозь зубы неразборчивый матюк, напрягся и втащил ее обратно на себя. Прилетела оплеуха, потом вторая. Перед глазами расцвел фейерверк, поплыли расходящиеся круги. Ничего уже не видя, Аня взмахнула бутылкой. Кровать вздрогнула, Бородкин с треском выдернул у нее клок волос. Не удержавшись, Аня повалилась боком и скатилась на пол, ничем и никем не удерживаемая. Бум! — отдалось в голове, и на несколько секунд всё куда-то ушло.
Когда она открыла глаза, песня уже закончилась. Магнитофон еще с минуту тихо пошипел, потом щелкнул и выключился.
Стараясь не смотреть на Бородкина, Аня стала ползком огибать кровать. Руки подломились, и она прилегла на ковер. Доберман за стеной захлебнулся бессильным лаем, потом завыл. Она лежала, закрыв глаза, и слушала эти звуки, пока из конечностей не ушла дрожь. На ноги она всё равно не могла встать, но телефон можно было найти и ползком. Кажется, рюкзак остался на кухне…
В дверях она зачем-то оглянулась — всего на секунду, но увиденное навсегда осталось сидеть занозой в ее памяти. Большой Член лежал на кровати, разбросав руки и ноги по смятому покрывалу, словно принимал солнечную ванну. С низкого ракурса было не рассмотреть подробностей, но она и так успела увидеть больше, чем хотела бы. Раскрытый рот Бородкина напоминал сплюснутую букву «о», глаза были полуприкрыты веками и смотрели в разные стороны. На лбу краснела небольшая вмятина, а из ноздрей к верхней губе протянулись две алые струйки. Кровь была даже в уголках его маленьких поросячьих глаз.
Аня уперлась лбом в холодный пол. Ее стошнило.

(окончание следует)