Прабабка моя фронтовичкой была в Великую Отчечественную. Сестрой медицинской. Солдатиков раненых с поля брани на своих хрупких девичьих плечиках выволакивала, от погибели спасала и потом выхаживала в полевом госпитале. Хорошим человеком была и на этой почве медальки там всякие, в бархотную тряпочку завёрнутые, в комоде хранила.

Уж очень мне эти медальки по душе были...

Играть с ними одно удовольствие было: рассматривать, примерять их мог часами перед зеркалом. Как сейчас помню: нахлобучивал офицерскую фуражку папахена так, что бы под ней ушей не видно было, надевал костюм морячка (такой костюмчик - синенькая рубаха с отложным воротничком и ложной тельняшкой, шортики и крошечная безкозырка, как у Мумий Тролля - должен был по дефолту храниться в шкафу каждого уважающего себя советского мальчика), цеплял на грудь Орден Красной Звезды и иже с ним и представлял, какой я мог бы быть ниибаццо герой и молодец.

Однако, в таком виде меня ни разу не согласились выпустить из дому, как бы я ни просил и умолял (а это было моим заветным желанием), покрасоваться перед кентами дворовыми, ибо прабабка была категорически не "за". И правильно, в принципе, поступали, т. к. распиздяйство моей молодой и пылкой натуры не знало границ и медальки могли быть в миг единый проёбаны или обменяны на какую то суперважную и необходимую в моём личном хозяйстве хуйню, типа новой присоски для пистолетика или каких нибудь загадочных “лунных” камней. Но это я сейчас так думаю, а те далёкие времена безоблачного отрочества я полагал совершенно иначе и через это чрезвычайно сердился и гневался на прабабку и остальных домашних.

Ожднажды я сильно с ней по этому поводу повздорил и в запале спизданул что то типа "когда ты СДОХНЕШЬ (и поскорей бы!), медальки станут моими и я их буду по своему хотению одевать без спроса и разрешения, в независимости от времени года". Она ничего мне тогда не ответила. Улыбнулась так добро, одними только лучиками-моршинками вокруг глаз, почти незаметно...

Я, естественно, нихрена не понял, но спорить прекратил ибо жопой почувствовал, что сморозил какую то хуйню, за которую в последствии можно будет крепко пожалеть. Так оно и было! Пожалел я дважды: первый раз я сильно раскаялся в тот же вечер, когда пришедшая с работы дорогая и горячо любимая мама призвала меня к ответу и вломила жесточайших пиздюлей с занесением в личное дело. Второй же был гораздо позже, лет эдак в 20 и пришел с пониманием того, насколько дорог мне был этот чел (прабабка, т. е.) и насколько крепко я любил и уважал её.

Я сильно обидел её в тот вечер. Мне не стыдно сейчас, я ж тупым ребёнком был, не соображал, что за чушь нёс. Наоборот, мне притно вспоминать ту её почти невидимую улыбку и моментальное прощение, которое было через эту улыбку мне даровано.

А медальки, кстати,  канули в лету, пропали хуй знает куда и про них никто ни разу не вспомнил после её смерти. Вспоминают её, человека...