«Из соседней кабинки справа донёсся шорох. Владимир Ильич Клейнин замер, побелевшие пальцы рук сжали АК-47. Заунывное жужжание тусклой лампочки туалета и стук готового выпрыгнуть из груди сердца казались предательским шумом, рёвом океана, способным выдать его, Клейнина, присутствие. Справа откашлялись, послышался звук разматываемой туалетной бумаги, сопенье. Заигравшая полифоническая мелодия Сулико подтвердила самые страшные опасения. «Гамарджоба» - донеслось из кабинки. Клейнин обратился в слух, но, судя по наступившей тишине и доносившемуся тяжёлому дыханию, сосед лишь слушал, не произнося ни слова. Сидевшая на исписанной чёрным маркером стене кабинки муха, плотоядно потерев лапки, взмыла вверх и, описав дугу, села на ствол автомата. Клейнин обливался потом, ноги затекли, невероятным усилием воли он заставлял себя не сплюнуть от душившего смрада экскрементов. «Цади тракши!» - заорал голос справа – Клейнин встал, развернул АК в стенку и нажал на спусковой крючок. Деревянная перегородка разлетелась до того момента, когда последняя гильза упала на пол, и грохот автоматной очереди отзвенел в отсыревших стенах.

Клейнин прислонил автомат к стенке и, осторожно перешагивая через ошмётки перегородки, лужи крови и урины, подошёл к унитазу. Тяжело дыша и недоумённо поводя глазами, на полу сучил ногами в спущенных брюках Михаил Саакашвили, американский патриот с грузинскими корнями. Увидев Клейнина, он захрипел и схватил его за руку. – Послушай, - прошептал он из последних сил. – Там дома… У меня на родине… Кхххххххх... Сознание покидало его. Михаил Николозович забормотал что-то на грузинском, затем встрепенулся и горячо зашептал, - Дома… Пожалуйста, выполни мою последнюю волю. Я оставил утюг… Сгорит, жалко… Хороший такой утюг… И рубашка под ним хорошая… Глаза Саакашвили остекленели и были выставлены на аукционе Сотсби через четыре года и семь месяцев после описанных событий.

Купивший их коллекционер, известный российский скульптор, пожелал остаться неизвестным. Поговаривали, что в уголовной среде, из которой вышла вся московская богема, его погоняло было Эрнст. Смотри, любовница, - закричал вбегавший в стоявший особняком фамильный особняк неизвестный Эрнст своей любовнице, раскрывая алую бархатную коробочку, - ты можешь повесить их на стену, под радиолой! Они будут охранять твой покой. Он подмигнул в объектив камеры, спрятанной в голове глиняного Шемякина, окружённого пороками взрослых…» Алексей зачеркнул предложение «Он подмигнул в объектив камеры, спрятанной в голове глиняного Шемякина, окружённого пороками взрослых…» потом зачеркнул зачёркивание, отложил ручку, встал, зевнул и потянулся. Однако же яблоко лежало слишком высоко на полке. Алексей помог себе правой рукой, взяв ею табуреточку, не лишённую колченогости, а потом помог ногами, взобравшись ими на упомянутую табуреточку. Захрустев яблоком, Алексей спрыгнул, но видно сильно взял, и фактически получилось, что не спрыгнул, а наоборот подпрыгнул, причём на подоконник. Тогда Алексей решил спрыгнуть ещё раз, что и было исполнено,  но почему-то долго не мог почувствовать ногами пола. Внимательно присмотревшись, он понял, что немного взял левее и на деле же выронился в окно. – Пиздец! – подумал Алексей. И очень зря подумал. Хорошо известно, что если о чём-то, или о ком-то вспомнить, то вот тебе, тут как тут. Пиздец не стал исключением и появился, как только его помянули - пусть и мысленно. В виде епка асфальтом об пережёвывавшую яблоко черепушку. Да, ещё вот что… Говорят, приехавший на место падения тела милиционер позавидовал разметавшимся по парапету извилинам.