Пайса – деньги
Дукан – торговая лавка
Дукандор – хозяин лавки
Бача – мальчик, мужчина
Особист – тот, кто расследует военные преступления
Шнур – прослуживший менее полугода
Губа – гауптвахта
Чарс – «травка»
ДШК - крупнокалиберный пулемет


Я уходил в армию 9 ноября. Было снежно, сыро и холодно. Никаких проводов не было. Все друзья разьехались. Моя девушка поступила в институт и забыла обо мне… Да и я  о ней – тоже. Я уволился с работы, сидел дома, читал книги и ждал девятого числа.

Ну, вот и понедельник… Рано утром я проснулся, собрал еду и конверты в клеенчатую сумку, пятьдесят рублей засунул в носок, чтоб не отобрали. Положил документы в карман куртки – вроде все… Готов.

Отец, пришедший с ночной смены ,  курил за столом. Мама сидела в своем любимом кресле – у нее уже тогда болели ноги.
Последнее, что я помню – мама неловко улыбнулась и сказала:
- Ну, давай, возвращайся генералом!
Отец просто пожал руку и молча кивнул…

Я закрыл дверь и вышел на улицу. В лицо ударил холодный снежный ветер. Я не вернусь обратно! Эта мысль обожгла меня, когда я завернул за угол дома. Мне стало страшно… Обернувшись, я старался запомнить свой двор -  гнутые качели, заснеженные низкие скамейки, футбольные ворота, тополя…

Офицер во дворе военкомата выкрикнул мою фамилию. Команда 280. Я вздрогнул и шагнул вперед…

***

Через шесть месяцев я уже стоял на раскаленной взлетке Кабульского аэродрома и вместе с другими гайжюнайскими пацанами ждал вертушку в бригаду. Вокруг нас мелькали люди и техника. Кипела непонятная жизнь. Взлетали и садились вертолеты…

Парень в выгоревшей добела панаме, летевший с нами в бригаду после госпиталя, выглядел намного старше меня. Осмотрев нас, он заявил с ухмылкой:
- Ну, рексы ВДВ! Духам – пиздец! Разбегутся по пещерам – такие орлы-десантники прибыли! Загорать будем и никакой войны! Из Ставрополя есть кто?
Не найдя среди нас земляков, он потерял к нам интерес и о чем –то заговорил с сопровождающим  капитаном. Мы не поняли ни слова из их беседы…  Наконец наша вертушка подлетела - прощай, Кабул! Кончилось детство Шарика, началась собачья жизнь…

***

Так в чем я виноват? Мне было всего девятнадцать и очень хотелось выжить. Сделанное  мною полностью совпадало с реальностью, окружавшей нас тогда. И никто, нет – почти никто, не задал мне никаких вопросов. Только Рыжий, злой и бывалый сержант, спросил вполголоса:
- Пайсу забрал, урод? Нет? Ну ты дятел! Прежде, чем валить его, мог бы и пошмонать… Молчи теперь, понял?

Плотный круглолицый особист был более заинтересован…  Совсем недавно он крупно облажался. На проческе кишлачка кто-то набил свинцом дембеля, насмерть… В той части кишлака было спокойно, стрельбы почти не было. Явно свои, но никто ничего не видел… Шнуры на допросах делали круглые глаза…  И стукачи из роты пожимали плечами. Пришлось оформлять труп, как боевые потери. Дембель этот был конченым ублюдком и садистом, но закон есть закон. Комбат как отрезал :
- Твоя работа – копать? Так копай! А не можешь – забудь…
У комбата и так половина личного состава по госпиталям, каждый боец на счету, а задачи надо выполнять…

И вот теперь я… Я ничего не скрываю, просто молчу и все. Я на губе. Очень жарко и хочется пить. Пацаны принесли кропалик чарса. Ночью взорву косяк, иначе сойду с ума… Больше всего мне страшно, что об этом узнает моя мама. У меня в кармане лежит ее письмо. Сложенный вчетверо тетрадный листок пахнет домом.

Наш взвод ушел на засаду – караван ждать, а я – здесь… Сержант - землячок из наряда шепнул, что дерьмо закипело – на днях «гестапо» из бригады ждут по мою душу. А это – вилы… Но за что? Почему я? Я просто застрелил духа, мы все делаем это, иначе зачем мы здесь? «Он был мирный и без оружия…»  И что с того? Я должен был дождаться пули в спину?  И кто вообще думает в такие минуты? А я очень хочу живым вернуться домой…

Меня взорвала его гнусная злая улыбка, его гнилая пасть и спрятанные за спину руки. Я и сам не понял, как нажал на курок. Чалма треснула, как арбуз и алая кровь хлынула из его лица… Во мне ничего не дрогнуло.  И дукан его я не грабил, просто не успел… Только фанты напился. А бача-помощник сбежал под шумок. И заложил, сука…

На первом же допросе особист прошипел мне в лицо перегаром:
- Ты, боец, - убийца и мародер. Мажь лоб зеленкой. Дукандор на нас работал, тебя теперь с говном смешают…  Пиши давай – как убивал, как грабил…
- Не знаю я об этом ничего.
- Ну, посиди пока, может к утру память вернется… И не шути со мной, боец, не надо…

Утром сержант из наряда передал, что ночью на засаде погиб шнур из пулеметного взвода, его порвало очередью из ДШК. Взводный советует на него свалить бабая, а на себя взять грабеж. Вроде как пацаны дадут показания. Мертвому один хрен, да и замнут на него дело. А за грабеж, если повезет, можно дисбатом обойтись или вообще – «условно»… Главное, чтоб не тюрьма.

Паренька жалко, незаметный был, тихий… И прослужил всего ничего… Каждому свое, ведь не мы придумали этот мир.

Все кончилось даже лучше, чем я думал – пацаны меня отмазали, взводный промолчал. Особисты из бригады не приезжали – нашлись дела поважнее, наверное. Даже мародерство не пришил старлей - у меня же ничего не нашли…  А через две недели на колонне – контузия и гепатит в комплекте… Глушенный, я не помню, как меня и еще троих посеченных пацанов вытащили на вертушке… Я погрузился в темноту. И ничего не слышал... В себя пришел только в госпитале. Живой… Руки и ноги при мне.

Вернулся через два месяца обратно и узнал, что взводный, спасший меня от суда,  подорвался на мине . Настоящий был мужик, правильный, мы любили его… Особист заменился в Союз, так никого и не посадив, кроме одного «самострела». Пригнали молодняк из учебок, ушли дембеля… Мы им завидовали, и радовались за них.

Прошел год. Бесконечный год. Мне казалось, что он никогда не кончится… Мы с ребятами  вернулись домой. Почти все.  Полгода писали друг другу письма, а потом замолчали.  Сейчас даже адреса потерялись.

Мама меня не сразу узнала. Сказала – глаза стали совсем другими. Нет, мама, не только глаза – я и сам стал другой.
Отец купил бутылку водки. Мы выпили ее молча, закусывая жареной картошкой. Я почти ни о чем им не рассказывал. Жара страшная, горы красивые, фруктов море, шмотки импортные в каждой лавке… Я – дома, целехонький… Все нормально.

Прошло уже больше двадцати лет. У меня почти взрослые дети. И, наверное, я старею - стал забывать даты, имена и фамилии из прошлого.  Иногда мне кажется, что все это происходило не со мной. Не могу вспомнить даже фамилию моего «спасителя», погибшего и подарившего мне другую судьбу… Помню, что нерусская была фамилия. Я его и в лицо не знал совсем – младший призыв. Да и взвод не наш…

Иногда, во сне я вижу его, и даже пытаюсь с ним заговорить, но он молчит и отворачивается, натягивая панаму на лицо… Прости, брат – должок за мной. Как вернуть – не знаю… Но забыть – не забуду.