На дом снизошла тьма. Казалось - секунду назад было светло, лучи перебегали с травинку на травинку, насекомые дружно жрали друг-друга и живое было тут. Но миг - и вокруг темнта. Сквозь мутный воздух не видно собственных пальцев на расстоянии полметра. Именно в этот вечер старый Граф вылетел на охоту. Сегодня он выпьет кровь у троих, не подозревая что вечером, когда он присыщенный будет возвращаться домой его загрызет старый, изживший свое, а потому способный охотиться только на престарелых вампиров, вурдалак дед Егор. Он, облизываясь после сытного обеда, будет неспеша размышлять о классовой борьбе его, простого крестьянина, и Графа, престарелого аристократа, предстовителя отживающей свое социальной прослойки. Еще он будет размышлять о Карле Марксе и Владимире Ленине. О том, сколько они сделали для того, что бы подобное могло происходить тут, в российской глубинке. Так, за социально активными мыслями и не заметит старик, как незаметно к нему подберется его же собственный дед, умерший лет тридцать назад от голода и оживленный местным молодым ведьмаком, что только недавно вернулся с практики по обмену, где его обучали жрецы Вуду. Дед Егор будет разодран в клочья, ведьмак - удовлетворен первым опытом на родной земле, а зомби - задушен черной перчаткой, насланной бабой Глашой, женой деда Егора, на молодого ведьмака как на нежелательного конкурента в подведомственной ей деревне, но по ошибке напавшей на не в чем неповинного и давно умершего человека. Заметивший колдовские колебания, ведьмак в тот же вечер нашлет на старуху гангрену, от которой та и помрет через день, успев, однако, наслать на своего губителя проклятие, которое настигнет несчастного лишь через шесть лет в виде обезумевшей мыши-полевки, что выгрызет ему глаза и насрет и нассыт ему в рот, а потом вызовет своего давнего врага - черного кота сделать тоже самое. Кастрированный кот лишь отмахнется от назойливого насекомого и опять предасться мечтам о том времени, когда у него были яйца и он мог ебать, ебать, ебать соседских кошек. Но вместо этого он ссал на книги деда Егора, на Маркса и Ленина. Он ссал на них. Пудил. Мочииспускался. Блевал свежей сметаной. Срал поносом. За это ему оторвали хуй нахуй. С корнем. С силой. Быстро и резко. Без всякого наркоза. Кровища заливала всю комнату, а обезумевшая мышь-полевка пила его кровь, слизывая ее прямо с пола, радостно смеясь и торжествуя классовую победу мышей. Мелкий грызун махал своим мелким хуем и пел Марсельезу. Потом мелкий грызун дрочил свой мелкий хуй и пел "Эх, дубинушка, ухнем!" Потом мелкий грызун стал огрызаться своим мелким хуем и ему вырвали его хуй нахуй. С корнем. С силой. Быстро и резко. Без всякого наркоза. Кровища заливала всю комнату, а обезумевший кот-кастрат пил его кровь, слизывая ее прямо с пола, радостно смеясь и торжествуя классовое равенство. В конце концов смерть настигла всех. Даже ночь и насекомых. И она, темная и неожиданная, вечно приходящая за день до того, как человек нажился, сжирающая плоть и дух, уничтожающая все кроме воли и души, радостно прыгающая и хохочущая над кричащими и воющими умирающими, именно она наконец решила ебаную классовую проблему.