Ну, вот и весна! Ещё один трудный год, ещё одна
сибирская зима за плечами. Владимир Ильич встал
затемно, со вторыми петухами. Ласково
растормошил Надюшу, разметавшуюся в сладких предутренних грёзах  на сундуке в сенях:
- Надюшенька, хорошо бы чаю!
« Тварь! Просил же вчера встать пораньше! День-то сегодня какой!»
- Да-да, Володенька! Я уже не сплю, собиралась вставать!
« Господи, опять ни свет, ни заря революцию
делать! Импотент сраный! Сам на перине спит, а мне – сундук! Зачем я приехала…?»
Вспыхнула на столе лампа с зелёным абажуром,
загудел пузатый дунашёвский самовар. Владимир
Ильич в ожидании чая присел за рабочий стол,
просматривая письма товарищей и свежие (
месячной давности!) газеты. Карандаш в сухонькой,
но твёрдой руке запорхал, оставляя на страницах 
лаконичные, полные порой едкого сарказма,
пометки: « не такъ!... очень правильно!... не согласенъ!... архиважно!»
« Как же вы, суки, утомили со своим  дуроломством!
Пейте «Калинкина» да читайте графа Салиаса на ночь! Революцию им, блядям…»
- Володенька! Чай поспел!
- Спасибо, Наденька! Бегу! Мне покрепче…
                                                            *  *  *
- Володимер Ильич! Пора, зорьку пропустим! –
забарабанили по запотевшему стеклу костяшки
узловатых пальцев. Старик Сосипатыч ёжился в
предутренней мгле под окнами избы – Ужо летять, ухом чую!
« Едрёны-ть! Тоже – графья! Антилегенция
толстожопая. Сказано же было: «до зари». Кабы не
порох и не припас – шол бы ты, барен, к едрене Фене…!!!!»
- Иду! Уже иду, Сосипатыч!
« Дроби тебе? Пятёрки? Пороху? В лавку к Михеичу
сбегай, охотничек хуев с берданкой! Там тебе
кулаки-мироеды отсыплют! За три копейки – полдробины…»
Владимир Ильич выскочил на крыльцо в аглицком
непромокаемом френче и в высоких болотных сапогах, с «Лепаж»ем за спиною.
«Пошли, Иван Сусанин, блядь!»
Владимир Ильич с Сосипатычем скорым шагом стали мерить главную шушенскую…
-Доброго здоровьичка, Володимер Ильич! – плотник
Масеич приподнял картуз – чай, на уток собрамшись?
« Ты бы, барен, за кровлю рассчитался бы. Всё:
«завтря» ды «на следущей нидели». Крохобор, всю душу вымотал! Засранец…»
- Здравствуй, Масеич! Да вот, по уток с ранья и собрались!
«Умелец! Второй год кровля подтекает! То –
пеньки нету, то – досок…Ну, погодите, подкулачники, будет вам коллективизация!»
- Христос в помочь!
Вот и Пахом, печник, приветил ранних путников:
- Здоровьичка вам! Володимер Ильич, когда зайтить-та?
« Ебётесь вы што ля цельный день на энтой печке?
Пять раз за зиму ходил, ужо – одне развалены!»
- Заходи, Пахом, хоть сегодня. Надюша весь день дома!
«Тоже – деревенский пролетарий! Ни печь поправить, ни Надюшу отъебать! Горе-горе!»
По пути Владимир Ильич переговорил ещё с
крестьянином Кузьмой Простовым, кузнецом Потапом и деревенским нищим пьяницей Прошкой…
« Определённо, надо им революцию сделать! Зажрались, свиньи!»
Вот и край села!
                                                        *  *  *
Чистое, прозрачное весеннее небо уже алело
вовсю, когда Владимир Ильич с Сосипатычем
добрались до болотца. Все берега его покрыты
были высоким, выше человеческого роста,
сухостоем прошлогодних трав. Этот плотный,
соломенно-бурый лес волновали слегка слабые
порывы студёного ещё об эту пору утреннего ветерка.
«Шумел камыш, деревья гнулись…» - усмехнулся про
себя Владимир Ильич, слушая слабый шелест тысяч
гигантских, иссушенных солнцем и морозом, стеблей.
- Вы, Володимер Ильич, ступайте прямо к прошлогоднему шалашу! Дорогу помните, чай?
«Эх! Проспали зорьку! Не дай Бог теперь из-за этого дурака и охоту просрём к ебеням!»
- Тама и ждите. Как утка на крыло станет, бейте в
серёдку стаи! Я щас с другова краю зайду, шугану на вас!
«Жди, дурында! Мне бы пару своих снять!»
- Помню, Сосипатыч. Как не помнить! – Владимир
Ильич скрылся в стене иссохших болотных зарослей.
«Слава богу, отвязался! Давай, Робинзон Крузоэ,
Следопыт, Монтигома Ястребиный Коготь…Лови свою сизокрылую мечту, дурак сиволапый!»
Дойдя до поваленной берёзы, Владимир Ильич
скинул ружьё, прислонил его ко пню, а сам уселся
на поваленный ствол. Неспешно расстегнул френч,
достал из внутренних карманов небольшую сигару
и плоскую фляжку с коньяком. Шустовская настойка
медленно потекла ленивой, густой, горячей,
дурманящей струйкой по всем членам . Сладкий привкус сигары отбивал сивушный запах.
« Ну вот и славно! Один! Хотя, где? В глуши, без
денег, Инессы и маленьких удовольствий. Надо
написать Вильгельму. Пусть даст тысяч
триста…Нет, лучше – полмиллиона на революцию.
На пять тысяч соберем партийную конференцию в
Лондоне…Нет, лучше на десять – откроем
партийную школу! В Париже! Пусть видят, куда
деньги идут! В Париже, со школой, можно года на
три-четыре застрять…А на остальные! Сниму
квартиру на Бульварах, выпишу Инессу, ещё
кое-кого…Шабли, шампаньеза, устрицы…Эх, мама дорогая! А пива-то как настоящего хочется!»
Сухой треск берданки сломал ход мыслей.
« Давай-давай, Нат Бумпо! Пугай воробышков!»
Утки неслись с диким криком над головой Ильича…
Чу! Шорох сухостоя. Владимир Ильич успел
вскочить и, схватив ружьё, закинул далеко в сторону порожнюю фляжку и окурок сигары.
- Да што ж вы, Володимер Ильич! – вывалился из сплетений жёстких стеблей Сосипатыч.
« Ты глянь! Опять нажрался, сука, в тихую! Жлобина!»
- Не могу, Сосипатыч! Они такие красивые! – Ильич
стоял с опущенным стволом, глядя во след улетающей стаи…
« Нахуй мне твои утки, мудило деревенское!
Нахлебничек! Коньяк он, видите ли, любит!  А я
вчера, у Михеича в лавке, окорок купил. Настоящий,
тамбовский… И контрабандного «Курвуазье» две бутылки….»
                                                        *  *  *
Вот и Шушенское. В окне ильичёвской избы теплился зелёный огонёк лампы.
- Володенька! К тебе гость, товарищ Коба! –
Надежда Константиновна встретила мужа на крыльце.
« Ещё один «революционер»! Вонючий, не мытый, да
ещё и с трубкой! Куда «охранка» смотрит? Давно пора их  всех перевешать!»
- Коба? Помнишь, Надюша, я говорил тебе про
замечательного грузина, пишущего у нас по национальному вопросу? Это – он!
« Денег-то сколько привёз, интересно? А сколько – прикарманил?»
- Старык? Здравствуйтэ, товарыш Старык! – усатый Коба шагнул на встречу Ильичу из сеней.
«Ай вэ! Такой малэнкий, а стока дэнги лубит!»
- Здравствуйте, товарищ! Вы из ЦИКа? Пройдемте к столу!
« Этот – много не даст! Ты смотри, как усами шевелит!»
- Таварыш Старик! Вот двэсти рублей ис партийний
касса! Эта – Вам, на рэволюций! На барба за
прастой кристьянен! Партыя верыт в Вас, таварыш «Старык»!
« Харашо, што нэ дал вся тышша! Зачем иму?»
- Вот и славно! «Искру» привезли? Спасибо вам, товарищ Коба! Хотите чаю? Надюша…!!!
« Двести рублей? У меня больше на коньяк и
сигарки уходит! Нет, определённо, надо писать Вильгельму! Прямо завтра и отпишу!»
-  Идите к столу! – звонкий голос Надежды Константиновны разнёсся по избе.
« Не дай бог, Яша ещё приедет! Тогда совсем –
святых вон выноси! Революцйонеры эти! Портянок
стирать совсем не привыкли! Да и с женщинами: только про революцию…Уроды!»
- Уже ыду, Надештксиновна! Шас тока дэнгы дастану!
« Мил сибэ купи, дур, да!»
- Сейчас-сейчас, Надюша!
« Хоть двести рублей, а всё – деньги! Подавись ты своей бурдой, дура базетная!»
                                                            *  *  *
До глубокой ночи теплился зелёный огонёк в
оконце избы ссыльного Ульянова на окраине Шушенского.
Владимир Ильич работал, писал…