Меня ослепило. Солнце горело режуще ярко, застваляя мышцы лица уставать от постояного напряжения. Я сидел на бордюре, перед глазами были десятки валяющихся на безлюдной площаде тел. Порывы зимнего ветра срывали с них порванную одежду, выставляя на показ свежие раны. Воруг кружили, каркая, вороны.

- Эй ты! Пойди сюда!.. Сидеть! Руки за голову!.. Я сказал не двигаться! - по моим ребрам эхом раскатился резкий удар прикладом. Город был наполнен солдатами. Перетянутые сетками зеленые каски отражали, как обычно, радостные солнечные лучи, пронзающие чистое без единого облака голубое небо. Ему было по хуй, оно всегда оставалось голубым.

Перед глазами шумно захлопнулись створки военного фургона. И я сидел плечом к плечу с дрожащими еще так недавно надменно-занятыми горожанами. Солдаты хватали всех. Всех кого видели - они боялись. Никто не ожидал, что такое произойдет, хотя все подсознательно знали - знали и упивались каждой минутой своей самодовольной жизни, но думали это будет не сейчас, а завтра, не с ними, а с их детьми. И как и небу, им было по хуй.

Нас выгрузили за периметром высокой окутанной колючей проволкой бетонной стены. Длинные очереди поникших людей медленно двигались в разных направлениях под гавкающие вопли солдатни. Я услышал истеричексий плач. 17 летнию девочку грубо отрывали от ее парня, провожающего ее наполнеными слезами глазами. Город был под арестом.

Наконец мне удалось сесть. Глаза слипались и сознание улетало в черный сон под натиском сладкой героиновой усталости. Я был в просторной жаркой котельной вместе с сотней других узников - в камерах места уже не было. Все подавлено молчали, лишь с потных труб капли со звонким треском разбивались об пол. Я думал о сотнях трупов на площаде перед мэрией. Еще вчера это были занятые своими проблемами люди со своими радостями и трагедиями, а сегодня - груда разлогающегося дерьма. Ведь должен быть смысл в ничем необъяснимых всплесках насилия, проносящиеся по нашей земле из века в век.

Я осознал, что ОН смотрит на меня. Резко открыв глаза я увидел сидящего напротив незнакомца с дредлокс. Его узкое хищное лицо было гипнотизируеще прекрасно. В жестких морщинах казалась была пыль Марафонской битвы смешанная с порохом Курской Дуги, а широко расктрытые птичьи глаза с желтыми зрачками казались безмолвными свидетелями зарождения вселенной. Он снисходительно улыбался, не произнося ни слово но отчетливо говоря мне:

- Здраствуй, брат!

- Ты кто? - тупо спросил я.

- Яакханхеллууу. - я неопнимающе на него уставился. Напряжение расло так, что, казалось, воздух весь оледенел и сдавил мне виски морозными тисками. Ноздри наполнялись засохшей кровью, а мозг вот вот разорвется на миллиарды алых атомов.

- Зачем я это все сделал??? Зачем? - не выдержав, завопил я. Краем глаза я заметил, что соседи по неволе удивленно ко мне обернулись.

- Ты не сделал ничего, ничего чтобы не было не сделано без тебя... - шипящий голос змеей впивался мне в уши.

- Как же? Это я же залез на сцену! Это я же врубил музыку! - мой голос с надрывом дрожал.

- Ты лишь оказался там по воли божьей и все произошло так как богу угодно.

- Ему было угодно убить сотни людей? - я вызывающе посмотрел на этого вестника звезд. Я знал, что он прав, но не мог принять эту жестко-похуистичную истину.

- И он еще убьет тысячи, а потом миллионы, чтобы родить миллиарды, - шипящие слова Яакханхеллууу боязливыми ужами кружились вокруг меня, хотя уста его не двигались, отточенные презрительной улыбкой: - Все застыло, окаченело в мертвой системе давящей все новое, а мир постояно меняется и не может остановиться, иначе все умрет, и даже я. Земля стала принадлежать еле дышащим старикам, чувствующим смерть и управляющим по ее жестким и твердым мертвым законам. Они не хотят ничего менять, а хотят лишь сохранить то что есть и подавить это своей волей. А все, что стоит на месте со временем окостненевает, покрывается трещинами и исчезает, превращаясь в пыль, как все и все предыдущее .

- Но ведь ничего же не умерло! Город забит солдатами! Через месяц все вернется на свои места...- мое сердце колотилось с бешанной силой.

- Трещины не появляются сразу ядерным взрывом, они постепенно расползаются по системе беспощадной раковой опухолью, пока она полностью не рухнет, чтобы овободить место для новой такой же обреченной на исчезновение. А солдаты и бомбы никогда ничего в этой вселенной не поменяют.

Жуткая истина огненой воронкой открылась у меня перед глазами:

- Неужели ничего поменять! Неужели мы обречены захлебнуться в собственной крови, как было всегда и как должно быть далее! - я очнулся от эха собственного крика. Соседи узники удивленно таращились на меня. Я посмотрел на Яакханхеллууу, но его там не было. Перед моими глазами шипели лищь переплетения труб тюремной котельной.