Воскресенье. Утро после тусы.
На кладбИще тишь и благодать.
Сибиряк припёрлись с белорусом
Должное Высоцкому воздать.

Вот Есенин мраморный. Пиздато.
Енгибаров, сука, как живой.
«А Высоцкий где?» «Да вон, ребята,
С «нимбом» деки, блядь, над головой».

Не звучат гитарные аккорды
На могиле. Да и хуй-то с ним б:
Мы хуели тихо с Ниарбёрдом
Со старух, крестЯщихся на «нимб».

До какой же, сука, уебаны
Хуеты додуматься смогли:
Пьяницу, поэта, наркомана
Кано-она-низировалИ.

Он прилизан и благообразен,
В мокрую закутан простыню…
Что за, сука, извращённый разум
Изобрёл подобную хуйню?

И ахилл не вырвать из бетона,
Скульптор всё продумал хорошо:
Ног ему не сделали, гандоны,
Чтобы ненароком не ушёл.

Взгляд стеклянный. Маленький. Сутулый.
Он боялся этого – и что ж?
Сузили, с лица стесали скулы…
Ниарбёрд отметил: «Не похож».

Ахуй, блядь! Спасите наши души!
Памятника не найти глупей;
Лучше бы поставили Хлопушу,
Рвущегося, сука, из цепей…

                    ***

Мы налили водки в три стакана,
Спели про «с фрегатом к борту борт»…
Да и хуй с ней, с чугунякой сраной.
Ведь ещё не вечер, Ниарбёрд?