Я, конечно, понимаю, что в годовщину Чернобыля надо рассказывать всякие печальные истории, все мы подвязаны к этой катастрофе и неважно - до неё ты родился или после. И мою жизнь эти апрельские дни 1986 года изменили напрочь, круто и необратимо, хотя произошло это странным, неожиданным и непредсказуемым образом. Но не столь уж печальным. Если кому интересно – почитайте.

25 апреля 1986 года наша группа идиотов - фанатиков  водного туризма из Ленинграда отправилась в путешествие по Южному Бугу. Кто плохо знает географию – напомню: это 250 км к югу от Чернобыля. 26 апреля к вечеру на поезде проезжали Овруч. Не то что паники – никаких признаков того, что в 50 км оттуда уже произошёл атомный взрыв замедленного действия и тонны радиоактивных веществ непрерывно сифонят  в атмосферу – не было. Старушки у поезда продавали горячую картошечку с укропом, народ спокойный, сытый, довольный. Ночью – пересадка на подкидыш в Виннице – теплынь, вишни цветут, благолепие и расслабуха.

В первый раз о том, что что-то произошло на Чернобыльской АЭС мы услышали уже на воде, по «голосам», благо в глубинке глушилки не работали. Ну, решили мы, ясное дело, как всегда  за  рубежом паникуют, непривычные они: какая там авария,- лампочка, может, красная зажглась на пульте, вот для них и авария. Нас этим не возьмёшь. Да и где мы, а где какой-то Чернобыль. Для справки: при скорости ветра 3м\с облако накрыло бы нас меньше, чем через сутки. Да кого интересуют эти расчёты, когда вокруг такая благодать! Спросили местных – никто ничего не слышал. Поплыли дальше.

Первые слухи поползли после 1 мая, но неотчётливо. Толком  никто ничего сказать не мог: всё таки глубинка. Паника началась 5 мая: по радио выступил министр здравоохранения Украины и сказал, что никаких проблем нет, ситуация под контролем и просто нужно тщательно вытирать ноги при входе в квартиру. Народ учёный, все тут же усекли, что раз сказано, что всё в порядке, значит произошло нечто чрезвычайное. Истинных масштабов аварии не знал никто .

Обратный поезд из Одессы шёл уже с наглухо закрытыми окнами, не открывая дверей на станциях; помню, что в том же Овруче народ метался вдоль состава, пытаясь залезть куда-нибудь; плачущие женщины с детьми, стучащие в окна; мужики, карабкающиеся на крышу, милиция… фильм «Летят журавли» видели? - ну вот вроде того. «Стоянка поезда  - одна минута» Потом, уже на подъезде к Ленинграду,  вдоль состава прошли какие-то люди со счётчиками Гейгера, потыркали во все углы, ничего не сказали. С тем и приехали.

Когда я появился на работе, на меня посмотрели, как на выходца с того света. Народ у нас был опытный, бывалый, кое-кто работал раньше с радиацией. Они участливо заглядывали мне в глаза и непрерывно спрашивали о моём самочувствии. Я говорю: «Ребята, какие проблемы, вы же видите, я жив-здоров,  об  чём речь, вообще?»  Один из них, Серёга, отвёл меня в сторону и потихоньку так говорит: «Ты, это…не храбрись… я знаю, КАК ЭТО БЫВАЕТ, я видел как здоровые люди за месяц сгорают, ты ж там две  недели под открытым небом…рядом совсем… если вас облако накрыло… В общем, вот что – принеси-ка мне свои шмотки оттуда, ну обувь там, рубашку, я ребятам знакомым дам проверить. Нет – так нет, мы все только рады будем. А то ведь - чем чёрт не шутит…»

Принёс я свёрток, не помню уж, по-моему кеды и ещё что-то по мелочи, отдал ему и забыл. Вообще в голову не брал. Дня через два возвращаюсь домой, поздно было уже, а мне говорят, тебе Серёга звонил весь вечер, телефон оборвал, просил срочно с ним связаться в любое время. «Чего думаю, ему надо, что за срочность, наверняка завтра закосить хочет, на службу не придёт». Но звоню. Он мне: «Значит так. Ты стоишь? Ну так сядь, чтоб не упасть. Сделали анализ твоего барахла. На шмотках твоих вся радиоактивная таблица Менделеева. Больше всего иода-131,  основного изотопа топлива АЭС.  В общем, однозначно  - ты хватанул. Сколько – сказать трудно, но делали трижды, ошибки нет. Результаты у меня. Вещи твои, с твоего позволения, я не забирал, их отправили на утилизацию в контейнер с радиоактивными отходами.».

Тот, кому в жизни приходилось получать неожиданные сообщения, о себе или о своих близких, меня поймёт. Первая мысль – шутка, розыгыш. По его тону, правда,   я понял, что он не шутит. Медленно так, соображая и привыкая к мысли, я его спрашиваю: «Ну – и – что – же – мне – теперь - делать?» «Ты вот что,- говорить мне он, - не паникуй. Хватай свои вещи, покрупнее: палатку, лодку,-  и чеши-ка срочно на Дегтярный, там баню переоборудовали под пункт контроля и дезактивации, работает круглосуточно, там тебя как следует проверят и скажут, что делать. Вот что они тебе скажут – то и делай».

Взял я для начала палаточку свою и попёрся  в эту баню. Там, действительно,  в бывшей бане обстановка деловая: ходят люди в халатах, с приборами, командуют  «вам налево, а вам направо, идите на дезактивацию, идите на замер…» и прочие слова из учебника по гражданской обороне.
- Ну что у Вас,- меня спрашивают.
- Вот, - говорю,- путешествовал в тех краях, палатку принёс проверить.
- Раскатайте на полу, посмотрим.
Раскатал я палатку, он прибором своим повёл потихоньку от головы ко входу и тут я увидел,  как СТРЕЛКУ ЗАШКАЛИЛО! Вот тут я, наконец, осознал, что шутки кончились. Там, где землю натрусили в палатку, у входа, там и зашкалило. Прибор не врёт, всё логично. Спец пощёлкал переключателем, вроде бы есть ещё диапазоны, где не шкалит. Уже легче, значит бывает хуже.
- Ну что,- говорит,- есть конечно, и немало, но не смертельно.
- И что теперь делать?
- Всё выбросить. В помойку. Дома не хранить ни в коем случае. Дети дома есть?
- Есть.
- Вот видите, а с детьми вообще не рекомендуется.
- А лодку?
- И лодку, и одежду, и обувь, всё, что с собой было. И поскорее. И подальше. С Вами всё. Следующий.

Пришёл я домой, понимая, что началась новая, если так можно назвать, жизнь. Одёжу с обувью сложил в пакет, выбросил в помойку. Палатка чужая, выбросишь - нужно новую покупать. А вернуть такую, после того, как я видел, как стрелку зашкалило, ну я ещё не совсем… А лодку? Жаль лодку, новьё, первый её поход, протекторы сам клеил, с любовью, вылизывал, старался. Серьёзно, сижу, просто не знаю, что делать. Решил позвонить руководителю нашей группы байдарочной, у нас ведь у всех та же проблема. «Так и так,- говорю,- Саня, проверился я на радиацию, всё светится, мы там все – и ты тоже  - хватанули. Не знаю, что делать, всё сказали выбросить, и шмотки, и палатку, и лодку. И щитовидку проверить в Институте радиационной медицины». Сам чуть не плачу. Лодку жалко.

Саня человек военный, подполковник, мыслит по-военному чётко.
- Значит так. Во-первых, не бзди.  Без паники. Тряпьё выбрось, не жалко, заодно обновишь гардероб. Палатку привези мне, я её тебе обменяю, а эту положу на склад, там  людей нет, полежит лет сто, как раз период полураспада,- заржал он. А лодку ... ты что охуел, лодку выбрасывать? Там же одна резина, что ей будет? Шкуру надо помыть хорошенько, это грязь светится, прополощи её в речке, и все дела. Ты вот что… у нас в конце недели слёт по туризму, а я там вроде начальник. Приезжай, лодку помоешь, а потом заодно выступишь за нас в водном слаломе, у нас народу не хватает.

На том и порешили. В выходные поехал я в Сиверскую, на Оредеж. Два часа скоблил байдарку, щёткой тёр, полоскал, вроде стала как новая, да как проверишь? Ну ладно, доложил начальнику, что готов. «Ну вот и ладушки,- говорит,- теперь давай на воду. Только ведь у тебя двойка, тебе надо пару подобрать. Вон у нас, две девочки новые пришли, молоденькие, можно сказать,  после школы. Выбирай себе в пару, какую хошь»,

Смотрю, действительно на скамеечке сидят две девочки, скромные такие, робкие. «Вот эта, пожалуй, подходит, в белом свитере»
-Тебя как зовут-то?
- Юля.
-А ты, Юля в лодке когда-нибудь сидела?
- Сидела.
Да…дела… Только сидела, наверное, не более того. Ну, будь, что будет. Поставили мы лодку на воду и поплыли. И вот уж двадцать лет, с того дня мы с ней плывём вместе. Вскоре после того она покидала свои вещички в чемодан и под вопли и слёзы родных ушла из родительского дома ко мне, в ту пору уже дважды женатому и не слишком надёжному мужику. А я бросил весь свой  уже устоявшийся и налаженный быт,  не сомневаясь ни минуты, что мне без неё не жить. И вот так мы, держась друг за друга, вместе с нашими двумя дочками сидим в общей лодке двадцать лет!  Но это уже другая история.

Я иногда думаю: на какой тоненькой ниточке висит наша жизнь! У многих из тех, кто оказался в эпицентре, под факелом, под радиоактивным облаком, жизнь сломана и искалечена. Кого-то зацепило краешком, как меня, просто облако пошло на северо-запад, а мы были на юге. А могло бы быть совсем иначе. Как бы то ни было, и моя жизнь, по ряду этих странных совпадений, разделена на две части: до Чернобыля и после. Видно, там, на небесах, 26 апреля 1986 года, в 01 час 23 минуты 47 секунд, сильно перетасовали колоду. Ну а тут уж как кому карта ляжет. И нашей вины и заслуги в том нет.