Взорвал я как-то ранаутрам косого и сижу на балконе загораю, а хуле, лето ведь, заебись, не мешает никто, под лучами ласкового августовсково солнца мудя в портках нежатся... Из состояния солнечного отдуплялова меня вывел настырный звонок допотопного телефона с трубкой-гантелей и барабаном в жопе.
-    Алллл-ллллё! – пропел я в холодную трубку.
-    Делоестьукурок – протараторил мой бывший корефан гоша.
-    Надеюсь, не хуй сварился? – как мне показалось, удачно пошутил я.
-    Еблан ты – гоша явна чевота хател.
-    Слушаю тебя, ибучий Сусанин – вякнул я и плюхнулся на стул, пригатовившись слушать очередную байку, што всево лишь в пятистах киламетрах от города Актюбинска зарыт неибаццо залатой клад, обогатимся беспесды скарей паехали…
-   Сука ты… - плевалсо в трубку гоша.


Гоша был тем ещё гандоном – он пастаяно толкал в маю голаву бредовые идеи нащёт папутешествовать и чево-нибуть паискать. А хуле - у меня тачька есть, а у нево деньги на бензол и прочее. Я плачу, поехали, тычёнедрукмне? – после этой Гошиной фразы у меня не оставалось аргументав.
Однажды поехали с ним куда-то пиздец как далеко, раскапывать поле битвы какой-та старарусской. А гоша на историка-археолога учился, с палатками-хуятками раскатывал па Расее. Там, говорит Гоша, доспехи лежат и много чево интересново, точьна тебе гаварю. А вы ж знаите, я там магею всякую, эльфав, гномав, всякую сказочную поебень до усрачки люблю и всё што с ней связано. Кароче, повёлся я на доспехи. Чур, гаварю, шлемак мой! К слову сказать, у гоши было всякое интересное абарудавание и металаискатель, каторым я частенько искал мелочь в машине, атчево гоша очень сильно бесилсо.
Раскапали мы тогда пиздюлей килаграмав двести – на поле, где мы устроили раскопке, приехал какой-та мужик и гонялся за наме с большой тяжолой запчастью – мы какой-та кабель перерубили лапатаме савершенна случаяна. Гоша бля, хуев картограв, засунь себе в жопу ети даспехи.


Што же на этот рас придложыт гоша? – размышлял я, растирая в руках терпкую салатавую шышку.
-    Слухай, мне тут дом предлагают купить, настаящий шедевр русского избастроения, бля копейки какие-то просят, там старики жывут и вакрук сплошная природа, тока это 800 км по горьковке, – зарядил гоша без знаков препенания. Услышав цифру 800, я йобнулсо са стула.
-    Г-ггг-гг-гоша, т-тт-тты с-сс-ссебя хх-ххы-ха-харашо ч-ч-чч-чу-чччу-чуфствуешь? – заикаясь, гаварил я.
-    Да нормальн, а чё? – недоумевал гоша.
-    А то што ты йобнулса, гошо – я паралельна гатовил штокет.
-    Даладнотебе, с меня бензик и бокс, плюс ночёвко на печи иле сенавале – гошо знал сука, што я люблю руские печьки и синавал. Съездем, пасморим, пириначуим, я дом пасматрю, патаргуюсь и абратно, ну памаги чоте впадлу, там прерода ахуеная, тынедрукмнештоле? – давил гоша.
-    Бокс, бензик, сенавал, печько, прерода…… - моск пириваревал инфармацыю и всякие нахырошые фармальдэгиды.
-    А ебля будит? – с интересом спросил я.
-    А там видно будет – как-та сука уж очень вкрадчиво сказал гошо.
-    Как же ты меня заебал, гоша, через час давай приезжай, адин хуй мне делать нечево – выпуская дым чериз ноздре, сказал я.
-    А хуле ломался как целко? – гошо пришол в ярасть.
-    Через час или я бухать иду – ровным голасом праизнёс я.
-    Сука ты!!! – гоша чуть не пёрнул от злости.
-    Бооооокс не забууть – прокричал я в кладомую гошей трупку.
И пачимута засмиялсо.


Гоша припёрся через полчаса, радасный яибу. Ага, вижу - карман куртке тапорщиццо – гошин лапатнек был при нём. Гошо выдернул меня из кресла, и, падганяя волшебным пенделем, за час заставил быстро одецо и ещо через минут двацать мы панеслись навстречу будущим гошиным шестисоткам. Панеслись быстра, киламетров 140-150. Я када накуреный медленей не умею ездить. А быстрее не магу – топка в сарае взорвёцо, четвёрка ведь, чё вы ржоте. Раскрутил я педале па трассе, всякую хуйню с левай паласы выганяю, какая-та хуйня выганяит меня... А я еду, гоше язык паказываю, еблом всякие дурацкие рожы себе строю, вопщем веду мошыно как нада. Пассать приспичило вдрук. Гоша падержы руль, я пассу – и наченаю в акно вылезать и шыринку растёгевать нахаду. Гоша чуть не абасралсо. Гоша спакойна, я пашутил. А падароге я даже песенку саченил:


Едем-едем с гошей в эльдарадо,
Наканец-та гоша будет тама жыть… - ыыыыыыыыыыыыыыыы!!!


Гоше песенко не нравелось. А меня сцуко атпустило и ехоть стала скушна и неинтересна.
-    Гоша, забей, а то дарога не в кайф, ща усну – капризнечал я. Гоша забил, пакурил сам и аддал мне вкуснаю пятачку. А она, как извесно, не каждаму фраеру дастаёцо, гегегее….
-    Гоша, раскажы анегдот – меня снова пёрло.
-    Иди в пизду! – гоша уже жалел, што паехал.
-    А смеяцо надо кде? – нажимал я тапку в пол.
-    В пизде – бурчал гоша. И я смеялсо…
-    А раскажы ещо, гошо – радовался я и хлопал в лодошы.
-    Отъебись! – гошо злилсо. А я смеялсо снова.
-    Гоша, а ты чиво не смиёшьсо? Ты же пакурил? – подъёбывал я.
-    Мне несмишно, дурак – цедил он сквось зубы.
-    Сама дура – и я снова заливался…


Вот так низаметна мы наматали пачьти восимьсот киламетров и часекам к шысти гоша дал каманду съёбывать с шассэ на прасёлачную автастраду. Бля, ехать стала нихуя неудобна, дарога прыгаит сука, баранку вирчу – аж вспател. По краям этова розбойничьево тракта пашла растительность, каторая в учебнеках нихера не рисовалась бля. На дарогу свесале нихуёвые такие каряги, па краям расли ягодки, ат каторых наверно и вырастают рага и всякая хуйня как у чибурашке. А дарога или хуйпайми па какому пакрытию мы ехале, была как ета бля, жолтая дарога в гудрому мудвину, валшебнеку гринтауна. Скаска бп.
-    Гошо, здесь наверное лешые, паехали нахуй аццюда! – заиграло очько.
-    Не ссать, пелот! Рули бля! – гошотерменатор был никалебим.
-    Гоша, здесь бабаега не литает случайна? – начал риальна ссать я.
-    Сцыкло – отрезол гоша.
-    А кащей, гоша, кащей где-то рядам, я чувствую! – паника началась песдецбля.
Гоша слехка дал мне па кумполу. Я кинул в гошино ибло зажигалкой, но пра змеягарыныча вслух не скозал.


Вдрук маиму взору аткрылась савиршенна прилестная картино. Дорога вывела нас к обрыву, с которово открывалсо такой вид, што я невольна залюбовалсо и стопорнул агрегат.
-    Гоша, здесь ахуена, сука чо раньше не сказал!!! – восторгался я как рибёнак.
-    Кхе-кхе-кхе – гоша втихую хуячел касяк.


Передо мной расстилалось поле измурудной травы, при дуновении ветра переливавшейся, как море, среди колосящегося поля стояли пугала, которые пугали не тока птиц, но и меня – солнце до дыр выжгло старый брезентовый плащ, иссушило тыкву и ветер трепал чорную, широкополую шляпу. Сука, настящий джыперскриперс бляхомух. Отвлёкшись на гошын паровоз, я как заворожённый продолжал смотреть на несколько игрушечных избушек, которые стерегли такие же аккуратные и солнечно-жёлтые стоги. Чёрт, неужели такие места ещё есть – я часто-часто задышал от нахлынувшых эмоцый.
Сев в тачку, я с максимальной скорастью решыл доехать до деревни, чтобы самому потрогать, походить, подышать этой русской природой. Это была настоящая сиречь. Гоша не умел чувствавать как я, и недаумённа сматрел на миня. Да ну ево, бривно бессирдечное. Иди бля жылизяке копай, далбаёб с БСЛ. Па дароге я чуть не уебенилсо в пень, каторый был шире маей машыны. Хуйяссе, деревцо бля. Но это было прекрасно. Вековые деревья – наканец-то я понял всю глубину этава славасачетания.


-    Стоп, - скомандовал гоша у адной избушке, - выгружаемсо.


Нас встретил дед. Деда я сразу окрестил пиздецом. Дед представлял из себя бульдозир в рубахе, каторая мне сошла бы за прастыню. Такой грузный, мощный, как танк, и барада да поясо. Хотел я спрасить типа дедушка это ты Ильё Мурамец, но пабаялсо – кулак деда был чучуть паменьше маей галавы. Дедушко радушно обнял нас, атчиво мы с гешой чуть не абасрались и, хрустя кастяме, пашли в дом. Дом был именно таким, каким я хочу нарисовать его в своих стихах. Правда, у меня это нихуя непалучаецо, хнык..
Массивный сруб, старые кровати, толстенный пол, который хуел под шагом деда, образа в углу, изразь на печьке и запах… Этот запах сводил с ума. В пизду маскву, астаюсь здесь. Работу нахуй, буду поле пахать и…… тут я осёкся, - из комнаты (видемо спальня) выплыла настоящая русская красавица – даже под каким-то старым платьем было видно, как его рвут мощные упругие сиськи, а крутые бёдра выделялись так, што своей нижней губой я стал шарить по полу… Гоша тоже зело ахуел. Баба – кровь с молоком – памела андирсон тасклива сасёт хуй у бреда пита. (У бреда вито гыгыгыыыы)
-    Это внученька моя – прогудел дед над самым ухом. Мы закивали головами как болванчики, а девица уплыла куда-то на задний двор.
-    Ну, гости дорогие, проходите, неча в дверях стоять – дедрында жестом приглошал нас отведоть всякой самодельной выпечки.
Свин сделал своё дело мгновенно – стол был пуст через десять минут. Дедушко даже немного припух, видя, как мы сметаем со стола хавчек. Бля, даже я жрал то, чево я нихуя в абычьной апстановке не жру. Хараашшоооооо…. Дед начал пиздеть какими-то прибаутками, от каторых мы ссались кипятком. Про жизнь рассказывал, про разное, всё не упомнишь. Совершенно незаметно за этим занятьем пролетело три часа и за окнами начал сгущацца полумрак. Захотелось спать. Гоша, видя моё зевающее ебало, оперативно подорвался и залёг на печке сука.
-    Дедушка, а сеновал у вас есть? – спросил я.
-    Да вона иди в двор, у стога лестница, там и спи – сказал дед и ушол к сибе в апачевальню.


Я попиздил во двор. В пахучем плотном сумраке дышать можно было только ртом - нос не мог обеспечить должной пропускной способности этому тягучему, плотному воздуху, наполненному ароматами луговых трав, смолами леса, дурманом сена и свежестью вечера.
Я никогда не видел таких стогов, - забравшись по лестнице, я очутился на ровной площадке где-то метра 4*4 на высоте метров десьти -  двенадцати. Ебанёшьсо - мала не покажецо. Плотное душистое плато чуть проседало под ногами. Разметавшись, поначалу я нимного ворочался - колкая сухая трава приятно терзала спину. Я лежал, смотрел в абсолютно чёрное небо, на котором было столько сверкающих бусинок, что у меня закружилась голова. Настоящий Млечный Путь из густого, как пушинки одуванчика, скопления звёзд, между которыми неслись точечки спутников. Кассиопея, Близнецы, Рак, Лев – все созвездия были яркими, как никогда. Особенно ярко резала глаза Северная Полярная, была великолепна Малая Медведица, безупрёчно чётко просматривалась Большая. Я устал, повернул голову набок и увидел… пузатый кувшин молока. Веть не было жеш!!! Внучка принесла, неиначе. Встал хуй. Таких внучек боле не сыскать. Тёплое, парное молоко было последним, что я помню. Во рту стоял сладкий привкус, по всему телу разлилась истома, мои глаза закрылись, и мне приснилось, что кто-то легонько-легонько, как мать, погладил меня по лбу и так же невесомо поцеловал. В губы…….
А дальше….про еблю подумали? Хуй! Дальше я спал.


Наутро я проснулся оттого, что сквозь закрытые веки нестерпимо ярко било солнце. Слева, в углублении, опять стоял кувшин. Во, сервис бля! Заебись, щас молочька попью. Глотнул и чуть не акаченел – студёная вода скрутила зубы. Бля, пачиму сука не написоно, што для умывания??!?!! Ибануцо! Спустившысь по деревенскаму эсколатару вниз, я умыл репу и решил прагуляцо, пака мы не уехали в ебучий стольный град. Подтянув штоны, я пошол по дорожке, пожирая взглядом буйство матери природы. Вдруг слышу, - топочет кто-то сзади. Обрачиваюсь, - мальчонка бежит. Ко мне бежит. Подбегает, рыжый, запыхавшийся, остановился и смотрит выжидающе, нагло так, канапатый засранец. Ну и хуй с табой, сматри на здаровье, и я продолжил сваю прагулку. Мальчонка засеменил рядом:
-    Дядь, а ты с центра?
-    Да.
-    А далёко?
-    Да.
-    А ты когда уедешь?
-    Мальчик, а тебе зачем это надо знать?
-    А купи чаво-нибуть… – вихрастый негодяй, зажмурив один глаз, смотрел на меня по ералашевски, с наглым задором.
-    Мальчик, отстань, я занят.
-    Дядь, а дядь, ну купи!!
-    Мальчик, отвали – мне так хотелось потратить последние минуты, чтобы досыта напитаться этой атмосферой, вобрать в себя всю естественность и прелесть этого места, а тут такая засада..
-    Дядь, купи…. – и малец наступил мне на задник туфли, отчево туфля съехала с ноги и я чуть не ёбнулсо. Малец уже стоял на почтительном расстоянии и хитро улыбался. Вот уебанец-то, а, погляди каков…..
-    Мальчик, иди нахуй – сказал я в сердцах. Малец заулыбался пуще прежнего.
-    Дядь, а у меня туески есть, купи, а? – малыш кружил вокруг меня на приличном расстоянии, пыля сандалетами.
-    Мальчик, иди в пизду!
-    Дядь, а у меня ещё лапти есть!
-    Иди в жопу, пацан.
-    Дядь, а иконка нужна?
-    Да отъебись ты!
-    Дядь, а меня медовуха есть!!
-    ………..Почем? – заинтересовался я.
-    Туессторублей – выпалил мальчуган.
-    Иди нахуй!
-    Дядь, а ложки деревянные возьми?
-    По лбу себе ими ебани  - вот ведь барыга малалетняя, кто ево так научил тарговлю вести? Не мытьём, так катаньем.
-    Дядь, а молока купи – не унимался мальчуган.
-    …….Почём?
-    Кувшинсторублей!
-    Идинахуйййййймаааальчеееггг!!!!!!! – я бросился бежать прочь от веснушчатого ужоснаха и незаметно для себя оказался перед знакомой избушкой. На лавочьке у крыльца сидел дед и щурился.
-    Штоооо, лаапти тебе мои продавал Антооошка? – загудел дед.
-    Дедушка, спаси меня от него – он меня зае….замучал – при деде я пачимута не мок материца.
-    А ну поди суда, шалопай – прорычал дед хулегану.
Малец подбежал к деду и получил от него такую затрещину, что я бы наверное после такой всю жизнь хадил и улыбался. Мальчонка скакнул в сторану, показал деду язык и улепетнул за забор, сверкнув огненно-рыжей нечёсаной шевелюрой.
Дед поднялся, подошёл ко мне и тихо сказал: «Молодец, что вчера внучку мою не тронул. Она на стоге в изголовье твоём сидела долго…Не знает ещё мужика…», потом хлопнул меня паспене, отчего я чуть не выплюнул лёгкие, покряхтел и утопал в дом.
Хуясе, я отрубился тогда ведь... Значит, действительно погладила…и…и…и..поцеловала. И сидела…. Не приснилось. Чёрт, как романтично…


Бля, где гошо? Солнце медленно, но неуклонно, делало тени всё короче и короче. ГООООШОООООО, домой пора, - заорал я. Посмотрев на окно, я увидел, как что-то белёсое метнулось в глубь дома. Внучка…..внученька…


Гоша вышел с крыльтса, запихивая лопатник в карман. Ага, значит будет-таки покупать, сволачь.. И так тоскливо стало, прям хоть сядь и плачь. Не хотелось уезжать.
-    Поехали блять! – гошо был пачимуто злой и невыспавшийся.
-    Орать на жыну буэшь, по-эл? – набычился я.
Гоша посмотрел на меня, зло цыкнул слюной сквозь зубы, открыл уж было рот - хотел что-то сказать, но не посмел.
Дед вынес из избы большую плетёную корзину, набитую всякой всячиной. Йопта, там и медовуха, и молоко, и пряники и дахуя всего. «Нате вот гостинцев, пожуёте, путь-то неблизкий» - напутствующе сказал дед.
Сердечно поблагодарив деда, мы упали в тачку. Напоследок я потрепал за вихры канапатаво сорванца и, посмотрев в его озорные мальчишечьи глаза, не сдержался и улыбнулся. Блин, да сам таким был…
По дороге назад гошо ненавидяще смотрел в окно, потом не вытерпел и ядовито подначил: «Она тебя сиськами не придушила?».
-    Мудак ты гоша, каких мало. И говно. Я вобще в отрубе был. Она меня сонного на стогу поцеловала, мне дед сказал… - не поворачивая головы, спокойно сказал я.
Гоша заткнулсо. Мы выехали на тот самый пригорок, откуда мне в первый раз открылся этот чудесный вид. Чёрт, дай хоть последний раз посмотрю. Я вылез из машины, а гошо остался сидеть. Я последний раз посмотрел на поле, луг, избушки и вдруг среди бешенства красок заметил на том самом, отсюда игрушечном стоге, маленькую стройную фигурку, в руке которой трепетал белый платок. Порыв ветра вырвал его и утопил в зелени луга. В порыве ёбаных чувств я вскинул руку, потом, опустив голову, отвернулся и побрёл к машине. Оборачиваться было нельзя.


По дороге домой я не произнёс ни слова. Больше Гоша меня никуда не звал.
Да и пох…


mailto:xueplet@udaff.com