Александру Ященко посвящается.
История эта произошла в то время, когда Надежда Бабкина была уже настолько известная певица, что народ ее знал и любил, но не настолько зажравшаяся, что ездила с чесом по районным поселкам и деревням.
Ее водитель был одновременно и ее директором, а с ними в автомобиле (Волге) ехал представитель фирмы – организатора концертов, звали его Александр. Бабкина, не имевшая возможности переодеваться в гримерке или по причине отсутствия таковой в местных клубах или из-за напряженного графика выступлений, ехала в автомобиле в концертном платье и макияже. Это была стилизация под русский народный костюм, сшитый из яркой, переливающейся и на вид – очень дорогой ткани, с большими обшлагами (расширения и отвороты на рукавах) и кокошником на голове. Все это было расшито бисером и переливалось на солнце. Одно скажу точно – выглядела она на фоне серой деревенской действительности настолько контрастно, как выглядела бы коровья лепешка в зале приемов кремлевского дворца. Грязная Волга мчалась по пыльной проселочной дороге, водитель был сумрачен, как страдающий запором директор пансионата для слабоумных шахматистов, организатор чеса озадаченно перебирал графики концертов, адреса клубов и домов колхозников, когда Бабкина неожиданно вскрикнула: «Стойте!». Водитель от резкого звука пукнул и резко затормозил, Александр недоуменно пожал плечами, мол, хуй его знает, может обоссывается, дама все-таки. Бабкина торопливо вышла из машины, приблизилась к опушке березового леса, с театральной наигранностью раскинула в стороны руки и громким поставленным голосом почти пропела: «Здравствуйте мои родные, здравствуйте березоньки!» и поклонилась до земли. Водитель-директор, повернувшись к ошалевшему Александру, пояснил: «Есть у нее такой заеб!», высунулся из окна и заорал: «Какие, нахуй, березоньки! Быстро в машину, мы на концерт опаздываем!». Бабкина вернулась, и они помчались дальше. На подлете к одной из деревень, она вновь вскрикнула, водитель не стал останавливаться, лишь сквозь зубы процедил: «На хуй твои березоньки!». Но Бабкина повторила просьбу и сказала, что хочет в туалет. Как раз впереди показался деревянный туалет, стоявший практически в поле в 20-30 метрах от покосившегося крайнего в деревне дома. Ранее туалет, возможно, был за забором, но местные жители, часто устраивающие барбекю на свежем воздухе, но являющиеся участниками движения «Greenpeace» и потому не способные уничтожать находящийся в двух шагах лес, использовали забор на дрова. Только Бабкина зашла в этот шедевр деревянного зодчества, как из деревенского домика показался персонаж, полностью вписывающийся в местный ландшафт. Селянин шел тяжело передвигая ноги в стоптанных тапках, трениках с вытянувшимися коленками и майке, которая когда-то была белая, но из-за того, что в нее на протяжении нескольких лет постоянно сморкался не только хозяин майки, но, скорее всего, все члены его семьи и друзья, страдающие хроническим гайморитом, а стиральная машина-автомат из-за жесткой воды была в ремонте, майка приобрела оттенок «милитари». Эта майка иногда выручала хозяина, делая его безжизненно пьяное тело, лежащее в траве у дома недосягаемым для проницательного взгляда похмельной жены или вечно пьяного участкового, давая возможность досмотреть до конца яркие и полные приключений сны. В туалет его вел не мозг, отравленный еще вчера самогоном бабки Марьи с соседнего дома, которая в качестве катализатора добавляла в брагу карбид кальция. Его вел мочевой пузырь. Глаза тоже ничего не видели, так как на них нависали опухшие багровые веки, происхождение которых могло быть как от недельного запоя, так и от дружеского спарринга с соседом Толяном или скалкой жены. Именно из-за огромных век он не увидел стоявшее неподалеку от туалета запыленное авто. Тяжелое состояние колхозника скрашивала лишь папироска, торчащая из угла рта, которой он лениво попыхивал. Когда по вытоптанной в бурьяне тропе он наконец добрел то туалета и распахнул дверь, ему явилось видение из ярких пьяных снов. Из туалета вышла Бабкина, переливаясь на солнце бисером и яркими тканями. Видимо желая дополнить эффект неожиданности на охуевшего и впавшего в ступор мужика, у которого впервые за несколько лет широко отрылись глаза, Бабкина картинно прижала одну руку к груди, отвела в сторону вторую и поклонилась в пояс, задев грязную майку кокошником и произнесла громко и нараспев: «ЗдрАААвствуйте!». Мужик почти впал в кому, рот открылся, папироска упала с губы и показалась тонкая струйка слюны. Бабкина разогнулась и, совершенно спокойно засеменив к машине, уселась на заднее сиденье. Мужик, как цветок за солнцем, медленно поворачивался за Бабкиной, выпучив глаза. Он еще долго стоял, поглощая открытым ртом пыль удаляющегося автомобиля и бессмысленно, как заводная обезьянка, махал рукой вслед уезжающему чуду.