Глаза Синцрва были воспалёнными, хотя сон в отпуску был хорош особенно приятными видениями, словно служба совсем ушла в прошлое. А, возможно, подсознание просто чтило отпуск, не хотело внутреннему беспомощному зрению показать сосотояние души солдата. А то плюнет в неё солдат - и пропал отпуск, святая святых, и станет водка не весёлым забытьём, а причиной открытого самокопания. Об убитых им двух женщинах младший сержант Синцов всё-таки вспомнил и заговорил на пятый день в одной из лучших закусочных Харькова, где бывали иногда отменные шашлыки. Из гражданских друзей Синцов встретил в родном городе лишь больных, да ловких и хитрых, да счастливых блатом, даещё студентов. Остальные, как и он, бегали под погонами. О том, что Синцов попал в Афганистан, узнали все и сразу. Мать об этом шептала, бабка молилась, а друзья пили несколько дней за то, чтобы выпить вместе с ним афганской водки. "Нет там водки,- сказал им потом Синцов. Ни крепляка, ни самогонки, ни хрена там нет... И после паузы добавил,- хорошего".

      Узнав, что Синик, как звали его ласково свои, получил отпуск, друзья не мешкая пришли в гости. Обнимали, ощупывали, и сами удивлялись тому, что цел этот бродяга, что рядом сидит. Бытиё заело, а так, оказывается, они любят Синцова гораздо больше, чем казалось, чем подумалось бы. В первую же пьянку, через час после встречи, кто-то уже заорал: "Стряслось бы что с твоей мордой, мы бы всю афганщину разнесли". Синцов кивал головой. Радостный, он отвечал на вопросы, не задумываясь, будто всё было в нём записано. Жратва - дерьмо. Старшина - сволочь. Комвзвода парень ничего, но умудрился получать регулярно водяру, - то ли из дома, то ли откуда-то ещё,- и лакал её в одиночку. В военторгах в Кабуле она бывает для офицеров, но её раскупают быстрее, чем под Харьковом. А афганцы... Что афганцы? Не ленятся они, стреляют в спину. Душманы как душманы. Синцов повторил это слово несколько раз, словно что-то подчёркивал. И вышло. Если душманы, значит, всё ясно. Наташе даже захотелось большего, и она сказала: "Фашисты они, фашисты. Наших убивают".

      Синцов отмахнулся, ну пусть фашисты, и начал долго рассказывать о старшине Звонникове, спекулянте. Вот бы кому пулю! Он даже валенки наши кому-то умудрялся загонять. Что? Бои. Какие бои? Нет, мне, нам в Кабуле и так хватает. Вот за неделю до отпуска мой кирюха Криков, на Шевченко жил, в рай полетел. А радовался, что шоферюгой устроился.

      И то правда, рубон нашему не чета, нет тебе караулов, да и от офицеров что-то перепадает. Только не то вышло.       Так Синцов и жил припеваючи первые дни отпуска, пока не дёрнула его нелёгкая открыть душу, да не только друзьям, но и себе.

      "Двоим из моего отделения оставался месяц до дембеля. Решили отметить. Водки не было, да одеколон давно весь вылакали. Оставалась анаша.

      В Афганистане эта трава зверская, после одного косяка на дерево без рук и без ног можно залезть. А мы шибанули по три косяка. Добавили чефиром, чтоб сердце билось, как от подвига. У кого-то было пять пачек, так что чаю не жалели. К ночи все были готовы... И тут Петька или Мишка - дембели, в общем, предложили пойти в Кабул на афганок посмотреть, себя показать..."

      "Странно ты как-то говоришь, Синик, голос у тебя непонятный. Как юродствуешь. Болит у тебя что? Может, после расскажешь. Да ну, давай лучше выпьем". "Во-во, мы и водяры тогда захотели, не по-русски это план курить, анашу эту самую, да чайной гущей запивать. Что? Хочешь слушать или не хочешь? Ну так глохни. Значит, пошли мы. Ночи афганские, они тёмные, но до города было две улицы пройти. Везде комендантский час, нужно и на своих не напороться. Они иногда сначала палят, а после спрашивают, кто ты, да откуда. Но их тоже понимать надо, режут их подстреливают. Но мы проскочили. Нас было семеро. Помнишь "Великолепную семёрку"? Вылезли мы из лагеря, выстроились, автоматы, как положено, и - вперёд. Помню, два раза прятались от танков, бегают они, звереют прожекторами. А для танка поймать пехоту и отволочь в штаб - одно удовольствие. Мы проскочили, пошарили, но нужной витрины так и не нашли. Снова начали шабить косяк за косяком, до полного балдежа накурились. Так и шлялись по Кабулу, пока Мишка, увидев в какой-то хате свет, не заорал, что там девки нас ждут, девки и водка. Хотя, какая же водка... мусульмане настоящие её вообще не принимают, это знать надо. В Коране написано, что в каждой капле спиртного живёт дьявол. Что-то в этом роде. Но мы влезли, всё-таки, в ту хату и действительно нашли девок. Стали они сразу орать, будто их режут. Крики эти на нас и подействовали. Хотели мы, чтобы они просто замолчали, хотели просто поговорить, я так думаю. Мы их просили, но они по-русски говорить ешё не научились, ну, дёрнули их за руку, потом схватили за плечи, приказали... а потом и пошло, стали их держать, да одежду рвать. Когда афганцы прибежали, кончили все, а Петька стоял, бил себя в грудь и хохотал. Ему и размозжили афганской странной штукой голову. Мишка стал первым стрелять, два рожка израсходовал. Он застрелил бабку и четырёх мужиков, должно быть отца и братьев. А я, когда понял, куда стреляю, было уже поздно. Увидел, что все тридцать, весь рожок в двух девок засадил... Только я ли был, я ли стрелял, я ли насильничал? Как будто я, но как бы и не я. Ну, Бог знает. В общем, успели мы спокойно удрать да Петьку утащить. После устроили у лагеря театр, дали несколько одиночных выстрелов, начали мазать во все стороны из АК. Вышел бой, нападение. И Петька вот погиб, значит, смертью храбрых. Вот и вся хохма".

      Синцов без надежды, но спокойно улыбнулся. Спросил у молчавшей рядом с ним Клавдии: "Ну, что будешь делать со мной?"

      "Пить", - ответила она.

Профессор со слов Владимира Р.