…Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право –
Самому выбирать свою смерть.

Н. Гумилев

…Старшие считают, что самурай прежде всего должен быть настойчив.
Если ты делаешь что-то без должной целеустремленности,
впоследствии твои действия будут сочтены недостаточными.
Я слышал, что человек не совершает ошибки,
даже если он заходит слишком далеко.

Ямамото Цунэтомо
…


Глаза открылись сами собой, за окном было сыро и дул неспешащий ветер. Странно, но в этот день ничего не поменялось; как я не вглядывался в окно, за ним все было то же самое: небо и земля, деревья и трава, дома и асфальт и даже в одиноко стоящем старом фонаре не перегорела лампочка. Я включил свет и еще раз глянул в окно… Понятно, что изменилось — в окне я увидел свое отражение: себя. Утро мое тоже попыталось пойти своим чередом, но у него не все шло гладко. Пресс я сделал как обычно, а вот отжиманий и подтягиваний — меньше: надо чтобы в руках не было и намека на дрожь, а лишние телодвижения ведут именно к этому. Как там Бог говорил: “Главное для профессии четыре вещи: глаза, руки, дыхание, нервы”. Примерно на поддержание четырех этих вещей я и рассчитал свой завтрак. Выпил кружку черного чая, но с белым шоколадом и съел морковь. В дверь постучали, не позвонили, а именно постучали, это за мной и хотя жил я один — пришли именно за мной.
На пороге стоял Бог.


—    Вы не подскажете, как пройти в библиотеку?
—    Лесом — ответил я.
—    Вы не подскажете, как пройти в библиотеку? — повторила вопрос Яна, и я окончательно проснулся. Было люто раннее утро очень напоминающее, своей теменью, ночь, а Яна, стоящая в пеньюаре против света лампы, — дьяволицу-искусительницу. Повалив её на постель поперёк себя, приподнявшись и обняв, я ответил:
—    Подскажу…— и “связав” кистяного человечка, который шагал то “правой” — указательным, то “левой” — средним пальцами, направил его от её коленки к лону. Она не дождалась пока я закончу свой марш — скинула пеньюар и,… вскочив с постели начала одеваться.
—    Ты чего?
—    Мне скоро в институт.
—    Ну и что, мне — на работу. — ответил я.
—     Просто я хотела сделать тебе приятное с утра.
—    Я тоже. — признался я.
—    Понимаешь мне надо в институте хоть немного думать об учёбе, а тебе на рабочем месте, между прочим, — о работе. — с небольшой язвочкой в голосе сказала она.
—    После такого, я именно о работе и буду думать целый день. — с игривым сарказмом заметил я, и накрыл лицо подушкой. Яна подошла и слегка придавила её, не без намека на то, что иногда ей хочется просто задушить меня; после я услышал как она начала возиться на кухне, а моё сознание понемногу, но не без упорства снова начал отвоёвывать Морфей.


Всегда когда я видел Бога, первая мысль была: ”Кто дал ему такую фамилию?“. Во всяком случае, он сказал что это его фамилия. Выглядел он, на первый взгляд, как заурядный государственный житель. Он был лыс (брит наголо), в вязаной черной шапке, летной зимней куртке застегнутой на всю молнию, потёртой, но ещё долго обещавшей служить по назначению, серых брюках и в том от чего глаз рикошетил: в черных явно очень дорогих строгих и даже где-то консервативных туфлях; еще его мог выдать один из его замечательных галстуков, который всегда был тщательно и со вкусом подобран к идеально чистой и также выглаженной шелковой рубашке, которую, помимо галстука, частично закрывал от лишних глаз жилет из искусного черного кожзаменителя.
—    С добрым утром. — произнес он пресно, и меня опять покоробило от его взгляда: Бог уже сам не замечал что смотрит на людей как на заказы — взгляд был сосредоточен на лбу — на маленькой воображаемой точке чуть выше межбровья.
—    Готов? — отечески спросил он.
—    Да.
Когда мы вышли, он, с участием не свойственным ему, спросил:
—    Волнуешся?
—    Это первый раз. — угрюмо ответил я.
—    Ничего, это нормально, я тоже волнуюсь, каждый раз, когда иду на ликвидацию… — а потом добавил чуть тише и, мне показалось, с сожалением — только я этого не замечаю,…долго не замечаю,… очень…
Разобранная винтовка в футляре не бряцала, значит, все сложил и закрепил верно.
Вот мы и на месте. Шестой этаж разрушенного кирпичного здания, бывшего когда-то жилым домом. Так как цель находилась на том же уровне напротив, я, с одобрения Бога, занял позицию в глубине зала, не на подоконнике. Я раскрыл футляр…
—    Стоп, — не без удовольствия сказал Бог. — Ты сделал то о чем я тебя просил?
—    Перчатки. — вспомнив, сказал я скорее для себя, нежели для него. Недавно я купил перчатки, о которых рассказывал Бог. Кожаные бежевые тонкие и почти без швов, они будто становились твоей кожей, а может быть и были сотканы из нее.
Сборка винтовки много времени не заняла.
—    Извините, а это не заказ?
—    Какая тебе разница?…— а после добавил. — Просто цель, как лакмусовая бумага, индикатор.
—    А потом?
—    А после…? — он попробовал слово на вкус. — Мы никогда не увидим друг друга, и не потому что кто-то из нас умрет, оставь эту сказку детям…Просто даже если случайно мы встретимся взглядами в метро, я тебя, не узнаю по-настоящему, а ты меня… — он перевел взгляд в сторону окон. — от того что сам выбрал свой путь…Ты знаешь, наверное, главное быть уверенным, согласным с тем что этот человек должен умереть, а плата — символ того, что ты будешь продолжать свое дело. Много охотников до чужой смерти — ты только определись правильно.
—    А вы сейчас определись?
—    Ну ты же ведь еще говоришь…и вообще, какое тебе дело: как Мы определились?
—    Кто Мы?
—    Я и Бог. — и он странно усмехнулся: только лицом, глаза продолжали смотреть на воображаемое пулевое отверстие в моем лбу.
Я начал целиться.


Я снял подушку с лица, встал и по прохладному паркету пошел босиком к двери в ванную комнату; когда я вышел, на столе уже стоял и пускал пар свежеприготовленный завтрак. Вернулся в комнату и взял домашнюю одежду, одеваясь по дороге на кухню. После, как всегда, сел на свое место (слева от окна) и принялся за еду, изредка восхищаясь аппетитом и в то же время стройностью Яны.


—    Регулируй дыхание, почувствуй биение своего сердца, присматривайся к цели. — инструктировал Бог, сидя рядом и смотря в бинокль на то как пара завтракала.
—    Хорошо что нет солнца: из-за восточной стороны окна могли бы отсвечивать. — заметил я.
—    Молчи. Следи за целью: попытайся, в мыслях, дышать как он, двигаться, лови моменты когда он без движения. Было бы идеально, если бы ты, увидел себя — его глазами. На секунду представь — ты его уже убил, а после прокрути от этого момента до того, что ты видишь сейчас: ты должен увидеть всю последовательность действий.
—     Насчет дыхания, — продолжал Бог. — самое лучшее, если ты задержишь его на неполном вдохе: тогда не напрягаются (сильно) мышцы груди, и достаточно воздуха что бы сердце билось спокойно как минимум секунды четыре. Обними спусковой крючок, задержи дыхание, прицелься и…


—    Ты знаешь, — сказал я Яне, — на секунду я увидел себя под прицелом, вон в том здании сидит снайпер. — и не успел кивнуть головой в сторону разрушенного дома из красного кирпича…


—    Всё. — сказал Бог.
—    Странное ощущение — будто это я сейчас лежу там головой на столе, из левого виска вытекает теплая липкая насыщенно-бардовая жизнь; рядом Яна, которая уже желает смерти и себе.
—    Ты что их знаешь?
—    Нет.