Будильник еще и не думал залиться соловьиной трелью, но что-то вытащило его из сладкой ваты последнего предутреннего сна. Оказалось - солнце, искристое, долгожданное, которое почти всю долгую снежную холодную зиму проспало за ватным одеялом низких облаков, а сегодня наконец-то проснулось, и, лениво потягиваясь во все стороны золотистыми лучами, зацепилось одним из них за его подрагивающие веки.
Сосчитав в уме до пяти, он щелкнул пультом центра, резко сдернул одеяло и пружинисто соскочил на согретый оранжевым теплом ковер. Бархатные девичьи голоса радостно залились ненавязчивым хип-хопом, и хорошее настроение стало просто превосходным. Молодое здоровое тело слегка заныло от переполняющей его энергии, он стремительно нанес серию сокрушительных ударов по волевой челюсти своего противника в большом зеркале, потом потянулся, хрустнув суставами, и пошел в душ.

Неизвестно, какие мерзкие похмельные процессы в организме разбудили его в такую рань, но ощущения были просто ужасными. Подрыхнуть бы до двенадцати - до часу, а уж потом вынырнуть из беспокойной алкогольной дремы, пусть и разбитым, пусть и с изжогой, топчущейся взад-вперед по пищеводу всеми своими сорока раскаленными ножками, пусть и с сушняком, который за несколько часов сна превратил слизистую рта и губ в шершавую растрескавшуюся корку, - но хотя бы выспавшимся.
Но нет – все попытки заснуть обратно были тщетными, а лучшее снотворное они вчера допили все, до капли. Вместо желанного забытья он лишь погружался в свои собственные ощущения, прислушиваясь, как отравленная шлаками кровь омывает тело изнутри, как мучительно медленно сужаются сосуды и от этого ломит все тело, особенно чуть ниже поясницы, в районе почек, как злая боль выжидает в недрах внутричерепного пространства, готовясь вгрызться в мозг при любом неосторожном резком движении головы. В желудке бродила тошнота, которая, стоит ему выпить воды, немедленно оформится в мутный желтый ком, неконтролируемым спазмом пройдется по пищеводу и плеснет в рот мерзкой горечью, которую так не хотелось бежать выблевывать в раковину. Он некоторое время крепился, но потом сушняк взял верх, подрагивающей рукой он потянулся под кровать, где с ночи валялась заветная бутылка солененькой «Новотерской», похватав непослушными скользкими пальцами воздух, наконец изловил и вытащил ее, всю в колтунах подкроватной пыли. Свистнула пробка, и жадные звучные глотки нарушили тишину залитой солнцем комнаты.

После утреннего контрастного душа ему всегда особенно хотелось ебаться - долго, со вкусом, с расстановкой, как он любил. Но его девочка пока не соглашалась переезжать к нему. Вернее, раньше не соглашалась – теперь-то уж все точно изменится.
Под аппетитное шкворчанье ароматной сопливой глазуньи он четкими движениями зарядил в соковыжималку несколько апельсиновых половинок и через минуту с большим стаканом вкусного сока плюхнулся на диван, вальяжно закинув босые ноги на журнальный столик. Это маленькое хулиганство он позволял себе, когда никто не видел.
Покончив с завтраком и новостным выпуском, он нацедил себе крошечную чашечку душистого кофе из ослепительно сверкающего на солнце большого хромированного агрегата, достал машинку, кисет, ловко свернул самокруточку с душистым табаком и сладко затянулся первой из четырех положенных в день сигарет. Нащупал в кармане махрового халата ухо, нацепил его, щелкнул по кнопке и скомандовал «Май лав». Телефон послушно набрал номер его дорогой девочки, но длинные гудки безответно тянулись один за другим, потом в ухе щелкнуло и неприятный голос произнес «Абонент не отвечает, или вре…» - он нажал отбой, подумал - «Спит еще, как обычно» - и пошел собираться.

Сушняк отступил, но целебная сделала свое черное дело, тошнота непреодолимо подступала к горлу. Он начал ворочаться, пытаясь найти позу, в которой желание блевать хоть немного отпустило бы, – пытался лежать на спине, и полусидеть, и переворачивался с одного бока на другой, собирая влажную от пота простыню в раздражающий ком. Потом, наконец, нашел положение, в котором почти не тошнило, – на карачках, кверху жопой, подмяв под грудь подушку и перенеся на нее центр тяжести с большого волосатого живота. Живот этот иногда конкретно мешал ему, но он полюбил его за годы совместной жизни, и даже гордился его мужественной упругостью, не чета дрябло колышущимся пивным животам корешей. Поза была мягко говоря двусмысленной, и слава Богу, что никто не мог увидеть его, стоящего раком. Кроме нее, разумеется, но она спала.
И как она умудрялась так хорошо выглядеть после ночных попоек... Светлые кудри разметались по подушке, искрясь запутавшимися в них солнечными лучами. Нежный румянец на щеках, свой, настоящий – косметика стерлась еще ночью, когда в пьяном бреду он целовал и облизывал жадным языком ее лицо и тело, изнемогая от желания сделать ей приятно и от невозможности заставить свой отравленный алкоголем хуй встать и изобразить хоть что-то достойное.
Кажется, еще он нес какую-то околесицу, а она затыкала ему рот бесконечными поцелуями, и почему-то ее глаза сочились большими мокрыми слезами, а он вроде их вытирал, и еще ужасно испугался, увидев глубокую черную борозду на своей ладони, но почти сразу въехал, что это ее потекшая тушь… А потом его палец привычно шароебился у нее между ног, и она сладко постанывала, а он был тупо счастлив оттого, что у него есть пальцы, а в пальцах есть твердые кости.
Сейчас она проснется, но сделает вид, что еще дремлет, и будет сладострастно ластиться к нему, дразняще потираясь о его тело. И как объяснить ей, что не может он ничего такого ей предложить с похмельного утра, и что его передергивает от любого прикосновения, даже такого возбуждающего как прикосновение ее гладкой кожи. Что он на самом деле хочет ее, и его вовсе не смущает то, что ее личико слегка опухло от выпитого накануне, и совсем не беспокоит запах перегара из ее рта, потому что этот перегар и так вокруг, по всей комнате, вязкий и почти осязаемый спертый воздух, который надышали за ночь четыре легких, выводя продукты распада без малого трех ноль-семь на двоих.
Он мог бы заправить ей вялого, и конечно тот постепенно ожил бы в ее вкусной узенькой щелке. Но ебанарот, он был не в состоянии совершать требуемые возвратно-поступательные движения, да и какие-либо движения вообще, потому что тошнота мгновенно накрывала мутной волной - а он совсем не хотел нечаянно блевануть на нее, как однажды было с той шалавой, которая тогда так смешно сразу же стряхнула с себя налет вожделения, грязно обматерила его, вихрем унеслась в ванную вычищать из волос полупереваренные остатки вчерашнего застолья, а потом хлопнула входной дверью так, что с кухонного буфета что-то наебнулось и раскололось. Он хрюкнул, вспомнив перекошенное облеванное лицо, и тут же предательскими позывами откликнулся сфинктер. Не будь ее рядом, вряд ли он стал бы собирать волю и анальные мышцы в кулак, а огласил бы комнату звучным пузыристым пердежом, и выпустил бы на свободу особо вонючий похмельный газ, разъедающий все слизистые в радиусе поражения. Но она еле слышно сопела на другой стороне кровати, и он с усилием сжал ягодицы…
В это утро она почему-то не стала к нему ласкаться, а просто открыла глаза, и некоторое время лежала молча, пристально, внимательно разглядывая его. Потом, не разжимая губ, легонько клюнула его в ухо, выскользнула из-под одеяла, нашарила в сумке зубную щетку и как была, голышом убежала в ванную чистить зубы.
Она всегда так делала, наверное, все-таки переживала, что у нее плохо пахнет изо рта после вчерашнего. А вчера она бухала честно, совсем не по-женски, почти наравне с ним, до того предутреннего часа, когда начал еле заметно синеть черный горизонт. Удивительно, но после таких пьянок она безо всякого будильника просыпалась в одно и то же очень раннее время, с минуту ласковой кошкой терлась о его волосатое тело, потом быстро приводила себя в порядок, тихо прибиралась на кухне, пила крепкий сладкий чай из пакетика, и, оставив пустую кружку на чистом столе, неслышно уходила.
В будний день она возвращалась вечером, после работы, с приятно позвякивающими пакетами. Готовила пожрать ему и приятелям-калдырям, которые уже с часу или двух дня заливали шары на обшарпанной кухне, глухо звякая стопками и запивая какой-нибудь мерзкой дешевой газировкой типа «Колокольчика» в плохие дни, или – в хорошие - смачно уминая воблу и лещика под теплое Очаковское из сиськи, складывая ошметки ровными горушечками на стол, всегда застеленный газетой, чтобы оперативно убирать насранное.
Поев, дневные гости разбредались, она садилась за стол, и он наливал стопку за стопкой, и они разговаривали о жизни, и о разных странных вещах, которые могут прийти на ум только крепко пьющим людям, иногда смеялись над какими-то историями о чьих-то давнишних отжигах, реальных и выдуманных, а иногда просто молчали, глядя в окно.
А с вечера пятницы по воскресенье он фестивалил, и тогда в его убитую хату набивалось немерено народу, и два дня стоял дым коромыслом, круглосуточно на весь район из валяющихся прямо на полу стоваттных колонок долбила музыка, а на загаженный газон под его окнами летели пустые бутылки и бычки… Было весело. Только она никогда не приезжала. А он никогда ее не звал…

Он одевался быстро, но тщательно. Все-таки этот Пал Зилери шьет отличные костюмы. Дорогой, сука, но как сидит, как выгодно смотрится на теле. Неизменный галстук, который после ланча он немного ослаблял, расстегивал пару верхних пуговиц у рубашки и с удовольствием ловил сладострастные женские взгляды, заглядывающие в вырез и оценивающие кусочек загорелой безволосой груди. Впрочем, они льстили его самолюбию, но мало интересовали, ведь у него была его девочка, которую он уже приличное время назад мысленно обозначил своей будущей женой и хозяйкой.
Несколько уверенных движений щеткой – и ухоженные волосы сами укладываются в модную прическу. Последней каплей сегодня пусть будет Арпеж – в меру мужественный, терпкий, и в то же время сладковато-возбуждающий. Она любит этот запах. Мобила, наладонник, увесистая связка ключей от квартиры, брелок от машины, документы, лопатник, бархатная коробочка с очередным подарком – все на месте.

Часам к одиннадцати отходняк стал просто невыносимым. Безуспешно пытаясь отпоиться горячим чаем, стуча зубами о край кружки и расплескивая кипяток на пол, он понял, что до вечера порожняком не дотянет, и раз в ближайшие пару часов никто не нарисуется, значит за пузырем надо выбираться самому.
Через мутное окно погода выглядела вполне теплой, светило солнце, и он накинул куртку прямо поверх застиранных полосатых семейников, сунул ноги в кроссовки со смятыми задниками, сигарету в зубы, вторую – за ухо, и побрел в палатку. Прикурил уже на выходе из подъезда – если уж потянет блевать с курева, так хоть не в лифте, а на улице.
В палатке взял у толстой Альфии в долг пузырь «Богородской», и на запивку какого-то химического персикового чая неизвестного разлива, с веселой рыжей этикеткой. Перебирая совершенно чужими ватными ногами, поплелся обратно домой. Какие-то залетные на тонированной бэхе пятерке пронеслись мимо, гремя басами, окатив его голые голени грязной ледяной жижей из лужи.
Его вдруг накрыла бессильная ярость… Ебать все это в рот и в жопу… Он же конченый человек, алкаш, без будущего, с мутным настоящим, где реальность уже невозможно отделить от белки. Он никогда нигде не работал, живет только за счет того, что покойная бабка завещала ему вторую хату в Центре. Он уже месяц спит с прекрасной женщиной и даже ни разу не трахнул ее как следует, как она того заслуживает, потому что ни разу не оказывался с ней в постели хоть сколько-нибудь трезвым, потому что за последние полгода он ни разу и не был трезвым…

Он ждал ее в одном очень хорошем ресторане на Петровке. Машину бросил на бульваре, и до ресторана прошелся пешком, топча невесомыми ботинками из кенгурячьей кожи маслянистую серую кашу, ловко перескакивая через лужи, вдыхая полной грудью влажный воздух, который за этот день уже успел напитаться солнцем и всякими разными весенними запахами. Нежной мелодией зажурчал телефон – это она звонит сказать, что стоит в пробке, и немного задержится, так что если он хочет есть, то может ее не ждать и заказывать себе. Но он подождет, подождет и бутылка Кристалла в запотевшем ведерке.
Он думал о чем-то приятном, когда она подошла к столику. Села, резко придвинула стул, буквально вырвав его из рук услужливого официанта.
- Привет, мое солнышко, - он нежно посмотрел на ее живот, и повторил – Привет, мои солнышки.
- Я не беременна. Я сегодня была на УЗИ. Оказалось - ошибка, – ее глаза смотрели на свое отражение в белоснежной пустой тарелке.
- …Не переживай, милая, – наверное, надо было обнять ее, утешить, но в таком месте столь бурное проявление чувств было бы просто неприличным, – Не сейчас, так попозже, все у нас получится…
- Ты не понял. Это все – ошибка. Не люблю я тебя. А еще у меня есть другой мужчина…
- Чего? Кто? Тот америкос, на презентации?
- Алкаш один, ты его не знаешь… - и по нежности этих слов, по ее заулыбавшимся глазам, которые вдруг взглянули на него в упор, он понял, что в ближайшее время придется поискать другое солнышко…

Он сидел на засранной голубями лавочке у подъезда, из обеих бутылок было прилично отпито. Организм уже поправился, но на душе было холодно и мутно… Где-то в недрах куртки затренькал мобильник, матерясь, он с трудом нашарил его за подкладкой, вытащил. По экрану давно растеклась черная клякса, так что номеров звонивших он не видел. Пару секунд колебался, стоит брать трубу или нет, потом с усилием тиснул кнопку, прохрипел «Алле» и вдруг услышал ее голос – «Привет.. Это я… Как самочувствие?» - «Ммм» - только и промычал он, – «Уже напился? А я тут подумала приехать к тебе… Часиков в девять… Ты не против?»
Уже поднимаясь в дергающемся лифте, он вдруг сообразил, что сегодня пятница, и она никогда не приезжала в пятницу, но сегодня она хочет приехать, а ведь сегодня точно пятница, и наверно, это что-то значит, но он уже в говно пьян, на старые-то дрожжи, и не в силах сообразить, что же именно.
Добрался до квартиры, и решил, что пожалуй не будет допивать пузырь, потому что до девяти еще много времени, и он успеет проспаться, и первый раз встретит ее нормальным человеком, нормальным мужиком. И вообще, можно ведь попробовать пить меньше, просто попробовать, а если вдруг будет получаться – то и совсем завязать. Наверное, это пиздец как непросто, но хотя бы попробовать можно. Он добрел до кровати, закурил, отхлебнул еще пару глотков для крепкого сна - без запивки, благо шла как к себе домой - со счастливой улыбкой свалился на подушку и тут же вырубился.

На ковре, выпав из разжавшихся пальцев, тихо тлела сигарета.