Движок монотонно урчит, шуршат шины, бесшумно елозят по стеклу дворники. Всего-то час езды остался, а может и меньше. И надо же угодить в такой снегопад...
Огромные снежные хлопья возникают из ниоткуда почти перед самым лобовым стеклом. Пожалуй, нет на Земле другого явления, которое бы так ясно давало представление о движении по космосу. Ослепительно-яркие звезды летят навстречу - одни ловко сворачивают в сторону, другие с еле слышным хлопком бабочками-капустницами разбиваются о стекло и исчезают. Калейдоскоп этот завораживает, приковывает взгляд к себе, и нужно недюжинное усилие, чтобы стряхнуть наваждение и опять смотреть сквозь колдовские снежные огни вдаль, в однообразную черноту, что лишь изредка вспыхивает сигнальными кострами знаков.
Негромкое тынцанье радио время от времени прорывается женским чириканьем, мерно гудит печка. В машине тепло и сонно, и мелкие на заднем сиденье посапывают так сладко, так заразительно…
Жена ровно дышит, глаза закрыты, но вроде не спит - героически борется с дремотой, пытается не провалиться окончательно в сугроб убаюкивающих звуков.
Как жаль, что недавно завязал с куревом – сигарета сейчас помогла бы. В который раз палец ложится на кнопку подъемника – и резкое шипение разрывает теплую вату внутри машины. Обжигающий удар ледяного воздуха в лицо, но вот дочь завозилась за спиной – помедлив секунду, подушечка пальца с сожалением сползает по клавише, и послушное стекло мягко защелкивается обратно в уплотнитель, восстанавливая герметичность сонливого салона. Жена даже не вздрагивает. Все-таки закемарила.
Бесконечность и однообразие дороги – как же они раздражают. Руки, ноги – ватные, ужасно хочется долго и остервенело тереть глаза. От выпитых энергетиков слегка подташнивает. Мозг то и дело сбивается на обдумывание этих ощущений, и тут же взгляд предательски фокусируется на снежных хлопьях, выпуская из-под контроля черноту дороги.
А чернота все настойчивее прорастает вспышками – большими белыми гигантами причудливой формы, комками поменьше, совсем крошечными искорками. Только теперь они умудряются каким-то образом проникать в салон и оседать на торпеде яркой пылью. Зажмуриваешься на мгновенье – а они, оказывается, уже пробрались под черепную коробку, и все равно перед глазами. Звездные россыпи…
И низкий гул сирены где-то далеко, на поверхности.
И мурашки по коже от грозного баса невесть откуда взявшейся махины.
И ведь можно было бы успеть, вынырнуть, рвануть резко руль в последний момент - и машину кинет в сторону, шумно пройдется по стеклам волна от пронесшейся мимо фуры, взвизгнут тормоза, а жена удивленно вздрогнет и спросит «Что стряслось? Я все-таки вырубилась, да?», и сонно зашебуршатся растревоженные дети…

Он широко распахнул глаза, и несколько секунд лежал, молча глядя в темный потолок, уже здесь, но еще немного там. Потом скривился и вдруг зарыдал в голос, громко, пронзительно, вкладывая в крик весь ужас, всю боль.
В углу заворочался большой светлый ком. Мягко щелкнул и заструился персиковым светом ночник.
- Опять плачет. Опять плачешь, солнышко… тсссс… ну, что такое, что случилось…
Вввуххх - и он взлетел высоко-высоко под самый потолок, туда, где теплые мамины руки обернули уютным коконом.
- Сухой вроде... Сколько времени?
В углу шуршание, вспыхнул небольшой квадрат.
- Полвторого. Бля, я точно завтра не встану.
- Полвторого. Я же его час назад кормила… что такое, плачет и плачет… ну что же ты плачешь, радость моя, ласточка моя, ну в чем дело… тшшш… не надо, не плачь… Я не понимаю, почему он плачет…
- Тебе же врач все объяснил – кишечные колики.
- Колики, колики… ты слышишь, как он рыдает?.. горько-горько так… серьезно так… будто что-то у него стряслось… горюшко ты мое луковое, ну не плачь же так, все хорошо… А может, ему кошмар приснился?
- Глупая... Какие кошмары у грудничка…
- Вообще да … тсссс… сейчас у нас пройдут эти колики, сейчас мама поцелует и все пройдет... ну не плачь, ну пожалуйста, не надо так плакать… шшш… все хорошо… спи, глазки мои, слезки мои сладкие, спи…