Ничто не берется из ниоткуда. Это общеизвестную истину научным языком впервые сформулировал Ломоносов, который, как известно, притопал из своего северного красноеблищенска не за хуй боярский подержаться, а чтоб сформулировать закон сохранения вещества. Иниибет. А в эпоху потреблядства этот закон ощущуется невьебенно остро.

Между тем, самым драгоценным у меня в штанах всегда был (и остается) хуй. Не бабки, блять, не ключи от хат/машин/хуй-ево-знает-чево, не уж тем более, блять, серпастая-молоткастая записная книжка на 20 страниц. И, что характерно, чаще всего кроме хуя в штанах у меня ничего и небыло. Омни мео мекус, блять, порто, иниибет. Что в вольной интерпретации означает «все, что у меня есть, я могу выдать на клык ближайшей блядине и, при этом, нихуя не обламываться по остальному поводу».

Вторым же по важности в моем организме был портвейн. Я был живой иллюстрацией к закону сообщающихся сосудов: количество портвейна в желудке и запазухой было константой. А деньги на портвейн… Они существовали, но как-то незримо. В смысле, как мед у Винни-Пуха: товарно-денежный обмен происходил со скоростью слова «хуяк!».

Хуяк! Когда в ВМЦ жгли Литры, я срал в подворотне направо. В буквальном смысле, просрал концерт. Может, виновата бутылка портвейна, из которой я прихлебывал время от времени, а может, охраннику не понравилось мое поведение. Видимо, даже для ВМЦ это было слишком. Со своего полированного кирзача, охранник метнул говнище обратно мне меж булок, когда я гадил со стола в углу. Но ни пиздюли, ни маты не заставили меня прекратить расставаться с шавермой и прекратить приобщаться к прекрасному. То есть к портвейну. И меньше всего меня тогда волновала степень объебосности в глазах окружающих. Больше меня в ВМЦ не пускали. Даже трезвого. Да ну и хуй-то с ними.

Хуяк! Время, проведенное в институте, в срок жизни включается в двойном размере. А вне института – в тройном. Когда я приехал на Джамбула, я сразу приметил уютный скверик и магазин за углом. И понял – буду тут учиться.

Во время учебы денег хватало ровно-ровно. Можно было покопаться во всех карманах и найти денег ровно-ровно на батл Кавказа. Через пол часа можно было покопаться в карманах и снова найти ровно столько же и ни копейки больше. Обычно раз на четвертый я просто падал со скамейки и полз дворами, по Щербакам, мимо Холодильника, мимо булочной-драгстор (в которой было все, от водки до гандонов, все, кроме хлеба), к метро. Автопилот корчил серьезный ебач, что позволяло мне попадать в метро, минуя обезьянник. Что охуенно важно в холода в дали от дома.

Хуяк! Когда ты пьешь, важно быть в хорошей компании. Желательно очень занятых людей. Тогда каждый день к тебе будет приходить гость, чтобы скоротать время за бутылкой алкоголя. Таким образом, мне удавалось оставаться перманентно пьяным более полугода. Потом на душе появилась тяжесть – это на меня положили хуи друзья и коллеги по работе. Трудно быть за пазухой у Бога. Человек, надирающийся до посинения раз в год, вряд ли поймет человека, для которого этот процесс - норма жизни.

Хуяк! Прямо под моими окнами ментовская колея. То есть менты каждый день в одно и тоже время проезжали у меня под окнами. Прямо, блять, мусоровозное депо. У многих на даче висит расписание поездов, у меня – расписание ментовских рейдов. Между 21-00 и 21-30 можно смело хуярить в ларек, куражиться, раздавать и получать пиздюли, без риска быть приласканным милицейским, блять, резиновым дилдо в 37-ом отделе.

Но визитов милиции на дом избежать все равно не удавалось. Особенно, когда я засыпал на балконе в обнимку с бутылкой «Анапы». Особенно, ночью, когда на полную громкость хуярит Einsturzende Neubauten «Armenia». Особенно, если надо мной живет пожилая мать участкового.

Хуяк! А вообще, я любил в алкоголе разнообразие мест употребления. Любил пить на балконе, когда тепло, когда музыка играет так громко, что выбивает вековую пыль и засахаренное говно из старушек у подъезда. Любил пить на набережных, на парапетиках в чаечных белесых фекальках. На колесе обозрения, когда очко сжимается до размеров игольного ушка, даже когда в руках любимый напиток. Любил пить в Павловске, пугая отрыжкой белок и туристов. Пил на лыжной горке в Кавголово, на катке, по середине футбольного поля. Пил, пил, пил... И, один хуй, нежалею. Может, я ненормальный уебан, но я никогда не хотел быть толстожопым ублюдком на черном мерсе, катающим свою разукрашенную тупую обезьяну с букетом белых роз и венерических заболеваний. В этом моя самодостаточность. В смысле мне было себя достаточно, когда достаточно портвейна.

Хуяк!