Поезд прибыл. Я вышел на перрон. Меня встречали верные друзья и боевая подруга, Защёкина Маша. Мы сразу выпили за встречу водки, которой бутылок шесть притащил Засадимский Антоша. Покурили, побазарили за жизнь эту ёбаную. Порассказали друг другу, что нового на этом блядском свете. Весёлые, хмельные сели в тачку, крича и доказывая малопонятное нам самим, тем более стороннему человеку, водителю такси. Мы были слегка чокнутые, изрядно под балдой. Защёкина, кажется, первая дала Минетову пустой бутылкой по лысому черепу, а тот изловчился и ткнул её локтем в нос. Пошла кровь. Испачкался Антоша и рассерчал почему-то на Зацепина Павла. Чуть на повал его не свалили ударом в бок чем попало. Чуть ли не кирпичом, что таскал с собой постоянно на всякий случай. Володя же молотил, несмотря на тесноту и необиду, обратно Антона по кумполу. Пудовым кулаком своим.  А тот в свою очередь пиздит бедную Защёкину. С неё что-то капает и стекает на толстую шею шофёра и на его красную морду. Оказывается – сопли и кровь.

          В итоге он остановил машину и сказал нам довольно грубо, что, мол, выходите, ребята, дальше он не повезёт нас, раз мы так безобразим. А сам, видим, весь дрожит от негодования.

          Выволокли мы тогда мудака из тачки и отмудохали как надо по роже, печени и почкам, чтоб знал своё место, подонок.

          Он валялся потом в грязи весь перепачканный, заплаканный, вспоминая свою жизнь непутёвую, неудавшуюся, по уши измазанный притом говном, потому что обосрался моментально от страха.

Мы же всей дружной весёлой гурьбой поднимаемся на пятый этаж к нашему  кенту, который уже ждёт нас на лестничной площадке с полным ящиком чешского пива. Протягивает нам его по натуре добрый. Улыбается. Прямо рекламная картинка. Вдруг ящик раскрывается внизу, и пивные красивые бутылки падают все разом, разбиваясь о цементный пол. Все до единой. Мы цепенеем, но только на мгновение. Тут же набрасываемся на растяпу. Разрываем его, недоделка, на части. Режем остатками бутылок его руки, ноги, живот и прочие причиндалы. Вырезаем себе каждый кусок побольше и послаще. Мы пьём его слегка солоноватую кровь, пахнущую воблой и лакаем пиво прямо с грязного пола. Пахнет кошками, мочёй ихней, дешёвым вином и живым говном. Доедаем бывшего товарища очень быстро с большой голодухи. Заворачиваем остатки в половой коврик, чтоб было чем заторнуть при случае. Пососать, может быть, сладкую косточку. С удовольствием поковыряться в почти не тронутом черепе. А после выкинуть, что осталось, на помойку.

Мы спускаемся вниз, выходим на улицу, где идёт сильный дождь и темно, как в могиле. Навстречу нам, видим. Старичок-профессор канает потихоньку с толстой книжкой под мышкой. Называется  МОЗГОЁБСТВО, том третий. Одет старомодно – в галошах, плаще до пят, с большим чёрным зонтом в руках.

- Ага, - говорим ему, - постой-ка, папаша. Не интеллигент ли ты гнилой, случаем?
Он бледнеет, явная контра, ёжится, уходит головой в плечи. Трясётся, брызгает слюной, пытается объяснить что-то, но не может толком от обиды и возмущения. Он ведь, и такие, как он,  хотели, как лучше. Чтоб  всему народу избавление от рабства и хорошая жизнь… Моргает красными, как у кролика глазами и морщится. Мы, не долго думая, вырываем у него из рук эту противную книгу, разрываем её на части и пускаем листочки по вольному ветру. А корешками бьём по голове учёному ублюдку. Обзываем его при этом последними словами: политической проституткой, гадом, козлом, псом, гондоном, мразью…Плюём в харю, вспоминая все грехи русской интеллигенции перед народом – всякие там заговоры, обманы, перевороты, бездумные проекты и прямые наёбки. Бьём по яйцам ногами. Под дых. В челюсть. По лысому черепу совершенно безмозглому. Пока мудак не падает лицом в грязь. Он стонет, просит прощения, клянётся, что угомонится, завяжет окончательно с грязным прошлым. Мы добиваем притворщика из боязни, что донесёт проклятый контрик.

Жалеем очень, что не повстречали какого-нибудь попа задроченного. Поиздевались бы вдоволь над долгогривым.
Мы шагаем дальше. На нас широкие клешаты, бескозырки лихо сбиты на бок. Из-под них боевые чубы. Бушлаты нараспашку. Отлично видны тельняшки. Мы потные, весёлые, пьяные, разгорячённые, твёрдо верящие в торжество разума и справедливости. Вот только бы уничтожить побольше всякой гнили. В экстазе бьём витрины магазинов, грабя награбленное. Больше всего мы ненавидим гнусные рожи торгашей. Жирная буржуазия приятна нам только в мёртвом виде.