Год 269 от Рождества Христова. Справедливости ради заметим, что никто из живущих в то время и не знал того поразительного факта, что уже более двух с ахуем векоф всё прогрессивное человечество живет по этому летосчислению.

Итак, 269 год, Рим, дворец Юлия Клавдия втораго. Сам император изволит почивать на лежанке и равнодушно наблюдает как рабыня германка Утта тщательно вылизывает первый фаллос всей империи. Не то, что бы Клавдий обожал, когда ему делали минет, но в этот раз это была суровая необходимость – Утта освобождала крайнюю плоть от ослиной шерсти. Сам ослик Иа, любимый ишак Клавдия, в это время в государевых конюшнях с тем же тщанием что и Утта вылизывал свой анус, стараясь освободиться от жестких императорских волос.
Дверь в апачивальню императора отворилась и робко заглянул слуга:
- Государь царь амператор батюшка, к вам генерал Максимус… с визитом!
- Зови, зови, не томи. – И уже Утте. – Брысь, праативная.
- Ваше император… сукое величие. Женераль Максимус с докладом о предстоящей войне с восставшим Пендостаном.
Клавдий удивленно вскинул брови.
- Максимка, какой такой Пендостан? К чему все эти церемонии? Иди ко мне… - томно молвил Клавдий и освободил место на лежанке. Максимус зарделся. Он всегда скромничал, но побывать в клавдиевых объятиях никогда не отказывался. Но сегодня нужно было решить сначала все вопросы с призывом нерадивой молодежи в армию, а потом уже предаваться утехам.
Но Клавдий на то и был императором, чтоб делалось все по его воле и прихоти.
269 год. Рим. Двумя часами позже.
- Так что там про призыв, Максимка, ты мне сказать хотел?
- Так, появился тут один смутьян, монах или епископ, черт его дери, препятствует призыву. Про дедовщину толкует, стращает призывника, отчего тот сцыт и на священную войну с пендосами идти не хотят. При храмах хотят остаться. А самое главное, он в своей церкве призывников венчает. Тайно, что у них был типа коцаный билет, как атмазулина. А у нас недобор.
Клавдий посуровел. Брови его сдвинулись к переносице.
- Тэк-с. Спасибо, Максимка. Щаз я этого… как его зовут, кстати?
- Валентин, ваше амператорское величие.
- Его ко мне. Немедля, а пока ты его ищешь… - Клавдий почесал правое яйцо. – Эй, Борямоисеефф, странное имя у раба, Максимка.
В дверь втиснулось довольное, расплющившееся в улыбке Боримоисеффа лицо.
- Осла тащи сюда. Будет упираться, скажи на салями заколю.
Раб расстроено улыбнулся и исчез. Он уже подумывал сам сходить на конюшню к Иа.
- Аблом, - пропел он.

269 год. Рим. Где-то на окраине в это же время в уютную келью к епископу Валентину зашли двое, юноша и девушка.
- Святой отец, - они бросились на колени. – Обвенчай нас. Сейчас. Тайно.
- То не тяжело мне сделать будет, - молвил он. – Так только я за плату…
- Да, да, - юноша торопливо стал доставать кошель.
Валентин недовольно сморщился.
- Натурой я беру, сын мой!
- Натурой? – разом воскликнули оба.
- Право первой ночи, - лениво Валентин.
Девушка погрустнела. Юноша потупил взгляд. Они переглянулись.
- Я готова отдать невинность свою…
- Окстись, неразумная пелотка. Не с тобой. С ним. – Длань священника коснулась головы коленопреклоннего юноши. – Пойдем Ромео, а Джульетта подождет.

269 год. Рим. Келья Валентина. Джульетта свернувшись калачиком сидит в кресле и напевает. Врывается Максимус, бросив гневный взгляд в её сторону, врывается в спальню…

269 год. Рим. Заплаканный Ромео мнет в руках кусок пергамента, свернутый треугольником. Он вновь и вновь перечитывает письмо.
«Мой милый! Гнусный Клавдий хотел, чтоб я предал нашу с тобой любовь, но я не отдал ему свое тело на поругание. Нас остановили, нас разлучили, но я буду с тобой… всегда, мой милый, педик!
Валентин, надеюсь в скором времен  Святой!
ЗЫ: Поговори с папой Гелласиусом, пусть посодействует моей канонизации. Он не откажет, он такой милый… и страстный»

Такова правдивая история возникновения этого «праздника»…