Однако всем им даст фору, блядь буду, наша гениальная слепая Олимпиева, прозванная Бамжелкой за то, что редко ночует дома. Она то у одного мужика позависает, то у другого. Паходу причём переебала пол города, включая всех родственников. При встрече со мной Бамжелка сразу заявляет: "давай отсосу".

Однажды художник Ван-Гог упился с ней сэмом и так вдохновился гениальной бабы, что вырезал у себя на руке кухонным ножом её инициалы и выпрыгнул из окна шестого этажа. Но, к счастью, не разбился, так как от вечного голода почти ничего не весил. Легко спланировал в мягкий сугроб и остался жить на радость людям.

Шёл я дальше и видел, как вдоль по Б.Советской колдыряеет наш когда-то неслабо преуспевавший художник Жилет. У него был талант рисовать плакаты и портреты вождей к праздникам красного календаря, поэтому он был весьма востребован в то время и делал на этом неплохую копейку. Неоднократно Жилет поил нас, бедолаг, коньяком в своей просторной мастерской на центральной улице города. Но в новые буржуазные экономические отношения человек явно не вписался и поэтому проссал свою шикарную мастерскую да прицепом и трёхкомнатную хату. Практически за ящик палёной водяры. Поселился в сыром бараке где-то в чёртовом рву. В районе старой Таракановки. Мрачное вообще место, где обитают исключительно страшные хари. Наш брат художник попадает сюда только в самых крайних случаях, опустившись и упав на самое дно ёбаного обврага. Жилет тут крепко подсел на местный термоядерный сэмыч, да на верное грызло, которым, грешным делом, увлекаются все творческие люди. Блядь буду!

Теперь у него болят почки и ноги. Он едва колдыбает вверх по улице и, похоже, не сегодня завтра двинет кони. В руках же у придурка допотопная сетка с полным собранием сочинений Солженицына. Надеется сдать книжки в бук по дешёвке, чтоб срочно похмелиться. Ох, трудно ему придётся. Сейчас эти архипелаги на хуй никому не упали. Своих ужасов хватает.

Я тут взгрустнул немного, подумав о нашей горькой судьбе и плачевной участи. Никому мы не нужны тоже. Живёт было и без нас прекрасно обходится. Смотрит свои телики-видики, катается на тачках, слушает попсу, пьёт, пиздется между собой.

Но вдруг меня порадовал один друг, Беспалый. Он пюздюхал по Октябрьской пьяненький в раскатень и как только меня увидел, сразу заорал на всю улицу, домогаясь, есть ли у меня свободная девка, которой можно засадить на халяву. Я тотчас послал его к нашим трём замечательным блядям и он, кажется, меня понял. Попёрся, вроде бы, в правильном направлении.


Однако вскоре я снова расстроился, встретив у бани модного на данный момент мазилу Попсова, который намертво завязал с пьянкой и тем окончательно погубил себя. Начал писать картинки с явной религиозной тематикой и сблизился с попами. А это считай пизда валет. Кранты. Вилы. Сливай воду на хуй. Ацтой. Деградация и смерть при жизни. А ведь раньше, вспомнить, Поп пил по-чёрному и подавал большие надежды, но сгубила человека трезвость. Я прекрасно помню, какие конкретные вещи он выдавал порой, переходя на одеколон. Особенно "Тройной" вдохновлял его почему-то. Но всё коту под хвост. Погиб человек для искусства. Я даже не стал просить у пиздюка денег: всё равно не даст иблан хуев. Не хочу слушать его проповедь о вреде пьянства и предложения устроить по блату полечиться от алкоголизма. Мразь одним словом. На хуй и в пизду одновременно. Да пойми, мудила, хотелось заявить хуесосу, что это ж полная катастрофа творческой личности и пиздец вдохновению. Однако я понимал, не дурак, что пиздоболить с извращенцем бестолку, так как Попсов стал упёртый и не наш абсолютно человек. Ну, его свинью на хуй. Канаю дальше.
  
  
Шёл я по Бакунина мимо дома одного очень традиционного художника, вспоминая как раз забурился к нему по чёрному киру с Анкой Катастрофой. Она явно напрашивалась в тот день на хорошую пиздюлину. Оба мы были практически в раскатень, а этот художник очень серьёзный семейный человек и не пьющий. Анка вообще охуела там, чума. Разделась наголо среди этих достойных картинок и стала метаться по комнате, как ёбнутая напрочь, круша по ходу всю нетленку. Напала в итоге на живопись и стала грызть её зубами. Смех и грех. И такое было. Мы же, художники, богема ебанутая. Нам всё позволено, ёбаный случай.

Я, впрочем, давно забил болт на всю эту живопись и живу строго своей жизнью. Не пизжу ни грамма. Блядь буду, как любит повторять Наташа Смерть. Что мне до всей этой ёбаной хуйни. Да в пизду! Заебало на хуй. Пусть кто хочет ебётся и разъёбывается. Делов куча. Кисти им в руки, а мне нассать на ебучие мольберты. Отъебитесь от меня все на хуй.
  
                                                               Конец