Однажды давно я был маленьким. У миня была смишная синяя кепочка и куча энтузиазма. Кагда не нужно было хадить в садик, я бегал по двору с мальчишками. Играл в фишки на деньги и в прятки на интерес. Мы часто выслеживали бездомных котят. Они были маленькие и пушистые. Мы хотели их погладить и приласкать. Как-то словили одново, но он нас пакусал и расцарапал. С тех пор мы передумали гладить котят. Мы кидались в них тяжелыми предметами и целили в голову или в глаз. Котята нас ненавидели. Солнечным днем с визгами и криками радости был выловлен котенок. К ево хвасту мы привязали тяжелую банку. Пока он бегал и жалостно мяукал, мы плевались в нево и пинали ногами. Потом отпустили, канешно же. Мы веть не изверги какие-то.
Маленьких детей люто ненавидят замшелые ванючие бабки, просижывающие до дыр на жопах сваи убогие плащи на скамейках около падъезда. Мы не были исключеним. Во дваре всегда тусовалась кампания из пяти - шести мерских старух. Они истово дрочили на свои две яблони и три сливы, росшие около дома и пасажэнные, наверное, при Сталине каким-нить пьяным Кузьмичем. Если станавилось скучно, то мы подбегали к этим деревьям, штобы бабки нас видели и обдирали листья, недазрелые яблаки. Старались максимально сильно павредить дерево, били ногами по стволу. Кагда бабки, тряся клюками, приближались на опасное расстояние, мы чуть отбегали и кидались в них маленькими камушками.

Мне павезло и дедушка купил мне вадяной писталет. Такой пласмассовый. В нево воду наливаешь и хуяришь. Целый день мы с ребятами играли в вайнушку. Радавались и громко кричали. Вечиром я пашол домой. Перет падъездом сидел старик с третьево этажа. Он мне никагда не нравился, патому что все время варчал на нас. Он спрасил, што это у миня за игрушка. Я хател дать ему пасматреть, но внезапно пиредумал и нескалько раз пальнул ему в ебач вадой. Паслышался громкий стариковский мат. Он затряс сваей палкой, но моладость пабедила и я съебался в падъезд. Хуй дагонишь, ванючий пердун.

Чирез неделю он умер. Пустой гроб стоял день или два окало его двери на третьем этаже и пугал миня сваей простотой линий. Я радавался, што старик умер и не успел нажаловаца маим радителям про то, как я ево аблил. Патом были похароны. Гроб тащили через весь двор, играла странная музыка. Мы веселые бегали и радавались. Праисходило штото новае. Бабки плакали. Панимали, што на очереди.

Сейчас, кагда я раз в год прохажу по тому двару, там все еще сидит одинокая старуха, из тех, баба Валя, астальные умерли. Здароваеца со мной. Помнит еще даже как миня завут. Эта старуха нелюбила нас даже больше остальных. Наверное изза того, что тогда, давно, мы всегда издевались над ее внуком алигофреном, раздавая ему пинки и затрещины. Он был недаразвитый, ее внук. Щас все забылось. Время берет свае, хуле. Скоро и она умрет.

Да, бля, децтво, виселая пора...
(с) ХренЪ