Машка томно потянулась и улыбнувшись повернулась к солнышку. Его теплые лучи ласкали ее стройное подтянутое тело, на котором изящно переливались блики света.
Ей нравилось появляться на берегу этого озера ранним утром, когда жара еще не достигала своего пика, а природа еще только постепенно начинала пробуждаться и демонстрировать свои прелести.
В это утро ее одиночество было нарушено. Это была группа даунов, которых вывели на прогулку из соседней больницы. Они тупо шарились по лужайке, срывая одуванчики и тыкаясь ими в свои лупоглазые грызла, иногда попадая в рот или полные соплей ноздри.
Машка отодвинулась, чтобы ее нагое тело не было заметно и тихо хихикая наблюдала за соседями.
И вдруг внезапно перед ней возникли они.

Машка замерла и не могла отвести взгляда от этих огромных зеленых глаз, в которых было абсолютное спокойствие и осознание собственного превосходства над ней. В них было что-то первобытное, что-то требовательное, настойчивое и животное, противиться чему было просто невозможно. Это был здоровый мужик, настоящий мачо. Он был раза в два больше ее, весь покрытый жесткими волосами и грязью, он вонял, но он был прекрасен.

Повинуясь инстинкту, она развернулась и призывно прогнула спину. Его мощные руки обхватили ее точеную талию и требовательно потянули к уже восставшему хую. Сопротивляться было бесполезно.
Совсем не так представляла она своего первого любовника, который, возможно, пел бы ей по вечерам серенады, шептал бы всякие глупости часами на ухо, и потом бы она сама страстно отдалась бы ему одним теплым вечером, под шум ручья или треск поленьев костра.

Он не спеша, с толком и расстановкой, насадил ее на свой болт и медленно начал процесс суровой ебли. Он не был жесток или агрессивен, он просто реализовывал свою потребность поебатца. Постепенно то ускоряя, то замедляя движения он все больше возбуждался и все ближе и ближе шел к своей цели. Охуевая от происходящего, она вторила его движениям, и ей это начинало нравиться.

Машка уже едва контролировала себя, ее тело полностью повиновалось хую, находящемуся внутри и буравившему ее еще недавно девственную пизду. Это не было больно, это была сладостная истома, с каждым движением, пробуждающая в ней неведомую силу, которой она в себе никогда не ощущала. Чем больше и глубже он в нее проникал, тем сильнее она осознавала свою суть, свою цель, и это был ее зов. Она понимала, что скоро все это прекратится, но появившееся желание будет преследовать ее опять и опять.

Машкины постанывая уже давно перешли в стенания и причитания. Он зажал ее рот своей  грязной рукой, испачкав ее лицо каким-то дерьмом, но ей было все равно. Перед глазами у нее все кружилось в безумном хороводе, голова уже безвольно шаталась, а все ее тело сотрясала судорога. Она уже потеряла счет времени, не соображая нихуя сколько это продолжается.

И тут он замер, спуская горячий поток кончины в ее лоно, и, доводя ее также до кульминации.
Он позевал, вытащил обмякший хуй, прошептал «Жжжжжаааебижжжжь», стряхнул несколько капель ей на спину, обтер остатки о бедро, а потом просто исчез.
Машка обессилено рухнула на землю, вкопавшись прямо ебалом. Не в силах пошевелиться она пролежала так наверно еще несколько часов. Дауны несколько раз проходили мимо, но они ее не замечали, продолжая хуячиться, но уже не цветочками, а палками и черенками от лопат, которые им выдали, чтобы они учились копать. А им было все до пизды, в их небольшом, но увлекательном дауновском мире.

Машке также все было до пизды, кроме зова. Теперь зов требовал, подняться, расправить крылья и лететь до ближайшей кучи говна, чтобы отложить там яйца, и продолжить род. А потом ждать, когда ее, муху-навозницу, опять кто-то выебет.