«На трубе»

-


Советской школе я благодарен за воспитание в духе атеизма и материализма. В нагрузку полагались так же рассказы про дедушку Ленина и октябрьскую революцию. Но, будучи ребенком покладистым, я все же не воспринимал эту туфту слишком серьезно. Мифический Ленин, мертвый, но одновременно почему-то всегда живой не нарушал логического равновесия моего представления об окружающем мире. Да и не очень хотелось утомлять учителей расспросами на эту скользкую тему. Впрочем, они сами не слишком стремились утолить детское любопытство. Просто рассказывали, что положено. А дети, как положено, отвечали на вопросы. Казалось, все было четко и расписано. Примерно, так же, как и в дореволюционных гимназиях на уроках закона божьего. Батюшку наверняка смутил бы или даже разозлил своей неуместностью вопрос о несовместимости  теории Дарвина и библейской версии происхождения видов. Я хочу сказать: принципиальной разницы между тем, что учили тогда и в мою школьную эпоху не было. Вместо одной идеологии зубрили другую мифологию. Изменилась скорее форма, а не содержание. Просто советская религия не успела создать настолько стройную и незыблемую структуру, как православие, которое не смог извести до конца даже товарищ Сталин. И огромное количество брешей, несоответствий и явных логических противоречий в этой структуре не могло не вызвать протеста у мыслящих людей. На худой конец, в форме насмешки или анекдота. И вообще, искусственность советской идеологии навсегда отучала своих граждан доверять всему навязываемому государством. Хотя, не спорю, у советской власти были определенные заслуги, я вовсе не пытаюсь их преуменьшить. К примеру, бесплатное среднее и высшее образование для всех.

Когда я учился в школе, некоторые особо активные ученики почли бы счастьем поставить преподавателя в неловкое положение. Часть учеников пытались показать, что они больше знают. К этому и я стремился, но по причине природной робости и скромности не слишком преуспел. Некоторые совершали самые непредсказуемые действия и задавали совершенно неожиданные и парадоксальные вопросы. Большинство же сидело тихо, если учитель был строгим, или занималось своими делами на уроках «добряков». Мой приятель Фуня предпочитал эпатаж всем умственным изыскам. Он с раннего детства был, мягко говоря, непоседливым ребенком. Скорее всего, на его характер плохо повлияли нелады между родителями и их дальнейший развод. Мать баловала его, а отец обходился с отпрыском весьма сурово. Как-то раз, увидев, что одноклассники играли на переменке в футбол Фуниной кроличьей шапкой он, ни слова не говоря, взяв в одну руку за шкирку Фуню, а в другую – потрепанную шапку, нахлобучил ее на растрепанную голову сына и пару раз от души приложил того головой о ближайшую стену. В тот момент меня больше огорчила не горькая судьба Фуни – пушистая меховая шапка смягчила контакт со стеной. А именно тот факт, что игра расстроилась.

В младших классах мы часто дрались. Но одолеть Фуню было нелегко: во-первых, он отличался отменным здоровьем; а во-вторых, он использовал особую тактику: если противник превосходил его числом, он забивался в угол и оттуда с остервенением отбивался от обидчиков, нанося им серьезный урон, при этом оставаясь практически неуязвимым.

    В возрасте 12 лет, когда у подростков начинает ломаться голос и растут волосы на лобке, Фуня совсем распоясался. Однажды, увидев его первый раз в школе после 3-х месяцев летних каникул, я поразился переменам, произошедшим с ним за этот короткий период. Из вихрастого подростка он превратился в крупного (по сравнению с остальными детьми) мужичка с угреватым лицом. Ширине его плеч мог позавидовать любой рыночный наперсточник.  Правда, нижняя часть фигуры немного портила общую картину: описанный Бабелем пухлые зад еврейского налетчика с Молдаванки мало кого украсит. Да и походка у Фуни из-за растолстевших ляжек стала точь-в-точь как «у девушки, познавшей любовь». Мой отец даже говорил: «У него жопа шире, чем плечи».

Короче говоря, в то лето Фуня повзрослел очень быстро и безнадежно. И сей факт не мог не сказаться на успехах в науках. Школьные премудрости окончательно перестали его интересовать. Они не выдерживали сравнения с жизнью вне школы во всех ее проявлениях. За школьным забором был великий, манящий и почти полностью запретный мир: взрослые девушки, сигареты, пиво и масса других совершенно новых и вовсе недетских удовольствий. Серые будни школы не выдерживали никакого сравнения с этим вечным праздником взрослой жизни. Вершиной шика в то время был променад по Дерибасовской. Чтоб выглядеть солидно, по моде, непременно следовало надеть турецкие джинсы «Пирамида», куртку от спортивного костюма «Адидас» и золотую цепь потолще. И чтоб в углу рта небрежно дымилась сигарета «Мальборо». Тогда можно было смело шагать, не боясь показаться «лохом» или «ботаником». От угла Преображенской до Пушкинской. И обратно. А потом зарулить в видео-кафе и посмотреть за рубль фильм с Брюсом Ли или с Ван Даммом.

Да что там говорить, и я грешным делом смотрел «Кровавый спорт» раз 10. А потом, по дороге домой, находясь под впечатлением от умопомрачительных трюков, опробовал разученные приемы на досках от заборов на близлежащих стройках. И еще красочно представлял, как я вкручу красивую «вертушку» на глазах всей школы точно в челюсть Цуркана, старшеклассника, которого боялся даже строгий директор, Сергей Максимович. Директора, в свою очередь, не смотря на молодость, боялись все, и за глаза называли дядя Сэм. По слухам, после школы Цуркан стал известным бандитом.

Больше всего мой друг любил уроки физкультуры, труда и пения. Наверное, именно в этих областях он мог наиболее полно проявить себя. Или наоборот, насладиться, доводя учителей до белого каления своими выходками. На остальных уроках он явно скучал, лишь на биологии оживлялся, листая учебник анатомии на последних страницах, где находился раздел системы размножения человека. Или мог в течении всего урока наблюдать за обитателями «живого уголка». Больше всего его привлекали брачные поползновения хомяка, пытающегося добиться взаимности от пушистой ангорской самочки. Особенно Фуня недолюбливал уроки алгебры. Знаниями в этой области он никогда не блистал и не слишком-то стремился. Поэтому и сидел всегда на последней парте, подальше от центра внимания.
Наверное, для него было мучением каждый раз томиться и тоскливо ожидать, что пожилая толстая и довольно добрая училка Марта Яковлевна вызовет к доске. Ведь уроков Фуня принципиально не учил. Я и сам не любил выходить к доске и решать ее заковыристые задачки, хотя в ту пору неплохо разбирался в математике.

Однажды, написав на доске очередное задание, она окинула взглядом 6 рядов склонившихся над тетрадями голов, немного подумала, и сказала: «Фунт!».
Никто не поспешил отозваться. Более того, не ощущалось шевеления в классе, обычного в тот момент, когда послушный ученик отодвигает стул и обреченно идет к доске.
- Фунт, к доске! Подслеповатая Марта Яковлевна почувствовала, что никто не отозвался на ее клич.
Самые любопытные ученики стали крутить головами по сторонам в поисках непослушного Фунта. Я тоже посмотрел в сторону окна, где обычно страдал Фуня: его место пустовало, а сосед удивленно заглядывал под парту. Неизвестно, что он хотел там обнаружить, наверное не выучившего урок Фуню. Но под партой, кроме портфелей и паркета, ничего не было.

Фуню искали еще несколько минут, пока самый наблюдательный ученик радостно не вскочил и не ткнул пальцем под высоченный по нынешним меркам потолок: А вот же он! Все присутствующие, включая Марту Яковлевну, слегка раскрыв рты, задрали головы. Под самым потолком, на трубе отопления сидел искомый Фуня собственной персоной и радостно показывал всем язык. И без того толстая Марта Яковлевна раздулась и нехорошо покраснела. Я даже на минуту перестал смеяться так как немного испугался. Еще б немного и ее хватила бы кондрашка.

- Фунт! Немедленно слезай!,- истошно завопила она.

Но Фуня не торопил события. Казалось, он решил до конца насладиться всеобщим вниманием. Не знаю, какой порыв руководил им в тот исторический момент, но он высунул язык еще дальше и членораздельно радостно заблеял: бе-бе-беее.
Хочу заметить здесь: морду он скривил просто невообразимую: Фуня с первого класса славился умением доставать языком до подбородка и кончика носа поочередно, а также изначально обладал секретом шевеления ушами. Которым я, в свою очередь, овладел лишь к 4-му классу в результате долгого общения с  Фуней и путем упорной тренировки мышц лица и затылка.

Почти сразу объявился Сэм, обладавший поразительным чутьем находиться в нужном месте в нужное время. Наверное, поэтому он и стал директором в столь молодом возрасте. Мои одноклассники пережили еще несколько приятных минут, наблюдая за Сэмом, пытающимся стянуть Фуню с трубы. Для этого директору пришлось влезть на парту. Несколько раз он безуспешно поводил рукой в воздухе, пытаясь поймать хулигана за нижнюю конечность, но Фуня каждый раз ловко поджимал ногу. Затем Сэм слегка подпрыгнул, и почти ухватил своего подопечного за штанину, но тому удалось вырваться. Наконец, подпрыгнув повыше, директор все же стянул с трубы упиравшегося героя дня.

Восстановив таким образом порядок в классе, Сэм увел за воротник раскрасневшегося и довольного Фуню к себе в кабинет для дальнейших репрессий. А Марту Яковлевну все же отпоили корвалолом в учительской, скорую на общем совете решили не вызывать.