1.    Однажды, пролетая на своём славном боевом друге «И-16» над городом Козятиным, лётчик Петров взял себе и умер. Скажем честно, как герой умер, не выпуская из натруженных рук флагманского штурвала. Но умер-таки, сука, никого предварительно об этом в известность не поставив. Его боевой друг «И-16» потерял управление, сделал пару кривых виражей и загогулин в ясном козятинском небе и взорвался, со свистом спикировав, на главной площади города, разрушив его к едреней фене и похоронив под горящими обломками всё коренное козятинское население.

2.    И пришло тогда горе великое в нашу и без того многострадальную Отчизну. А Президент даже объявил всероссийский двухнедельный траур.

3.    Правда, как позже выяснилось, траур этот не по Петрову был объявлен, а по убиенным жителям города Козятина. Что, разумеется, в корне несправедливо было. И тогда друзья и собутыльники лётчика Петрова – лётчики Канападзе, Гуров и Жиронкин плюс не совсем лётчик Нефёдов – решили эту несправедливость исправить. (Они как раз в это самое время в Москве находились. Они за политурой туда приехали.)

4.    Взяли они труп Петрова и ночью на Красную Площадь принесли. А там за два литра огуречного лосьона попросили охранников Мавзолея погулять куда-нибудь сходить. В цирк там или в зоопарк. На слона посмотреть. А то, что ночь на дворе, так это хуйня всё. На слона смотреть в любое время суток пиздато.

5.    Посидели лётчики, мозгами малёхо пораскидывали, а потом надпись ЛЕНИН стёрли, а вместо неё ПЕТРОВ написали. Криво, конечно, написали, да и пару-другую ошибок в это слово коротенькое влепили, но зато с душой, зелёной краской и большими буквами. И положили Петрова заместо Ленина. А Ленина неподалёку под елью закопали. Всё равно ведь в газетах писали, что, дескать, и не вождь он теперь совсем, а просто козёл какой-то особенный. Так что не очень его и жалко.

6.    А тут как раз и охранники из зоопарка вернулись. «Ну как слон?» – Нефёдов спрашивает. «О-ху-ен-ный!» – охранники отвечают. «Серый, бля?» «Серый, сука!» «Ну и заебись!» – сказал Нефёдов и вместе с друзьями-лётчиками в Нахапетовку вернулся.  

7.    Утром Президент наш проснулся, выглянул в кремлёвское окошко, а на Мавзолее ПЕТРОВ написано. Кривыми зелёными буквами. А из-под ели ближайшей торчит нога вождя мирового пролетариата в нечищеном с 1924 года ботиночке. Это, видать, Нефёдов сотоварищи неважно его закопали, потому что у Жиронкина руки сильно мёрзли, а Канападзе сказал, что и так сойдёт. Президент глаза протёр и думает : « Ой, мама, чтой-то со мною? Уж не с ума ли я сошёл, часом?!» Пошёл в свой секретный кабинет, достал трёхлинейную винтовку Мосина и выстрелил себе в голову от великой печали.

8.    Вот так обычные нахапетовские лётчики повернули вспять ржавое колесо российской истории. Хотя Петрова всё равно жалко.



КАК ЛЁТЧИК ПЕТРОВ НЕ УМЕР

1.    Однажды лётчик Петров, как было выше рассказано, умер и два месяца дома не ночевал. Жена его сперва печалилась, а потом к ней в гости приехал из Киева дальний родственник по фамилии Мазуренко. А вот Павлик Павлович и не думал печалиться, - для него как раз отсутствие Петрова просто именинами сердца было. Но тут Мазуренко прибыл, и Павлик снова свою загубленную жизнь проклял, потому что родственник этот киевский тоже его воспитывать принялся, т.е. начал деньги отбирать и пиджаки его пить. Павлик Павлович тогда окончательно понял, что хрен редьки хрен слаще и, как и прежде, стал по ночам под себя по-большому ходить. От безысходности, наверное.

2.    И вдруг как-то посреди ночи в их дверь позвонил кто-то. Павлик открыл, а там лётчик Петров стоит со скорбным выражением на небритом ебале. Стоит себе и тужится, пытаясь слезу выжать. А потом и говорит : «Павлик, я до тебя с трагической вестью! Твой любимый дядя Петров геройски погиб в небе над Козятиным, так что мы с друзьями и собутыльниками похоронили его в Мавзолее…» Тут Павлик Павлович причитать начал, ни фига не поняв : «Дядя, - кричит, - дядя, где ж вас носило-то цельных два месяца?!» А Петров ему : «Какой я тебе, вражья морда, дядя? Твой дядя, - говорит, - погиб геройски! В небе, ёб твою мать, над Козятиным! И, если смотреть правде в лицо, так он пару месяцев лежит себе в Мавзолее, причём, наверняка уж и завонялся!…» А Павлик Павлович всё кричит : «Нет, нет, никогда!… Вы – мой единственный и неповторимый дядя, а в Мавзолее – то Ленин, мол, лежит!…» «Дурак, блядь!… Ленин теперя не в Мавзолее, а под елью лежит!» – Петров пояснил. И добавил гордо : «Это мы его туда перепрятали!…»

3.    Тут и жена Петрова проснулась. Проснулась, в коридор выпорхнула и, мужа своего воскресшего увидев, побледнела и назад в спальню рванула Мазуренку будить. «Прыгай, - орёт ему в ухо, - в окно скорей! Петров мой вернулся!» А гость киевский : «Дура!!! – говорит. – Куда, на хер, прыгать?! – Это ж тринадцатый этаж!!!» «Ох, суеверные мы какие! – ему Анна Петрова отвечает. – Прыгай, а то вот щас Петров как в спальню зайдёт, так нас обоих и порешит на месте. Так что лучше не рассусоливай, а прыгай с Богом!» Мазуренко тогда глаза зажмурил, крестик нательный поцеловал и прыгнул.

4.    А жена снова в прихожую вышла и говорит : «Петров, ну что же ты, - говорит, - торчишь тут, как дурак, в калидоре? Заходи, - говорит, - давай, а я тебе щас борща наварю!» Петров тут совсем из себя вышел : «Сама, - кричит, - сука, жри свой борщ! А я, - кричит, - и никакой не Петров вовсе! Петров твой погиб уже давно! Он нынче заместо Ильича в Мавзолее беспробудным сном спит! А она тут борща, курва, наварила! Постыдилась бы, стерьва ты нехорошая!...» А жена ему : «Да ты, - говорит, - в зеркало-то глянь лучше! Ты ж, - говорит, Петров и есть!… Так что не выйопывайся, а заходи и руки мой, - щас вот мы борщ жрать будем! Изголодался, поди, за два месяца-то…» Петров тогда в зеркало заглянул с опаской : точно – ОН!!! Не похоронили его, выходит, в Мавзолее, - то, значит, не Петров, а какой-то другой лётчик был!!!  

5.    Как позже выяснилось, это даже и не лётчик был вовсе. Это был бухгалтер с завода деревянной игрушки с подозрительной фамилией Дорофеев. Он, кстати, и до сих пор в Мавзолее лежит. А подмены никто даже не заметил, потому что в Мавзолей теперь хуй кто ходит. И ясное дело : Мавзолей – не пивная, - чё там нормальному человеку делать?

6.    Тут вдруг опять кто-то в двери позвонил. Это Мазуренко, оказывается, вернулся. «Я, - говорит, - ушанку свою у вас забыл! Если не жалко, так верните, а то на морозе уши инеем покрываться начали!…» Петров его за грудки схватил, кричит, слюной брызжа : «Кто я? Кто я такой?!» «Вы, - ему киевлянин меланхолично отвечает, - муж той самой женщины, которую я последний месяц ёб немилосердно, и даже умудрился гонореей заразить. В лёгкой, правда, форме.» «А в Мавзолее кто?! Кто ж, падло, в Мавзолее тогда лежит?!» – не унимается Петров. «Там друг мой один лежит! – смахивает набежавшую слезу Мазуренко. – Друг там мой хороший… Дорофеев…» Прикинул Петров так, прикинул этак : и точно – сходится всё! «Ну, блин! – говорит он тогда. – Такое ж дело отметить надо! Просю, - говорит бухгалтеру, - на кухню!» Пошли они тогда на кухню, покушали борща с политурой, после чего принялись обсуждать проблему плохого поведения Павлика Павловича. «Это на него улица дурно влияет! – выдвигает версию подпитый Мазуренко. – И вообще, бить его надо чаще, но сильнее!…» «Золотые слова! – укушаный Петров соглашается. – Наливай давай!»

7.    А потом и Нефёдов к ним на огонёк зашёл. Зашёл, поздоровался, выпил пару литров и принялся Петрову рассказывать, как они его торжественно похоронили. А Петров ему говорит : «Ёбаный ты ишак, Нефёдов, образно выражаясь! Во-первых, не ПЕТРОВ писать на Мавзолее надо было, а ДОРОФЕЕВ (Нефёдов прикинул и говорит : «Фамилие сильно уж длинное… У нас бы на неё и краски не хватило!…), во-вторых, бля, зелёный цвет мало эстетичен для глаз, а в-третьих, хули ж было на Мавзолее писать, ежели туда хуй кто ходит?! Уж лучше бы на пивной написали!…» «Переделаем!…» - пообещал Нефёдов и разлил по стаканам остатки борща с политурой.