В солнечном босоногом детстве мы с брательником каждое лето отдыхали на деревне у бабки. В замечательном сосновом лесу, на другом берегу Камы. Мой прадед в конце 20-х прошлого века рулил там председателем сельсовета, по легенде в какой то особо голодный год раздал запасы зерновые по дворам, за что был увезен в неизвестном направлении и навсегда. Его сын, а мой дед тоже отметился в истории. В 1962-м, как самый грамотный в своей местности, написал от имени селян письмо, да не кому-нибудь там, а самому Хрущеву. В нем говорилось, что в то время, когда космические корабли бороздят просторы вселенной, в Тукае (так деревня называлась) до сих пор нет электричества. Не знаю, дошло ли письмо до первого лица государства, но через месяц (!) в село была проведена ЛЭП, в каждый дом - проводка и в каждой избе засветила лампочка. Как поднялись акции дедка, говорить, наверное, не надо. Впрочем, через пару лет он помер – вся спина была в неизвлеченных осколках, еще с войны.
Впрочем, рассказ то писать то я сел не об этом!
Жил в этом селении местный дурачок Колька. Дурачок в смысле, что в школе не учился, писать не умел, газет не читал и вообще, жил как хотел. Питался исключительно выращенным в огороде, собранным и пойманным в лесу-речке. Хотя еще очень любил конфеты карамельные. «Фруктово-ягодный букет» назывались, ибо другого у нас под рукой не было. Лет ему было под 30. Добрый был ужасно. Удочки там смастерить по быстрому, тяжелое что поднять-донести – никогда и никому не отказывал. По-моему, он часов в пять утра вставал, перекусывал – и бегом по деревне – не нужно ли кому чем помочь?
Понятное дело - его любили детишки, вместе с нами он ходил купаться, собирать зверобой и березовые веники, их потом зимой наши бабки выгодно продавали на рынке в Чистополе. А главное – вроде человек уже взрослый, но на духовном уровне – такой же как мы. Искренне удивляется, все ему интересно, хнычет также как мы, когда ногу порежет. Больше конфет Колька любил, когда у него что-нибудь по серьезному спрашиваешь. Вроде, «как думаешь, этот баллон нас троих на воде удержит?» или «курить, наверное, вредно для здоровья?». В такие моменты он просто сиял, вытирал слюну с подбородка, и обстоятельно докладывал свои рассуждения о предмете. Отвечал, кстати, очень даже в тему. Баллон, мол, скорее всего, перевернется, курить плохо – вонять будем и мамка нас заругает, если узнает. В таком примерно духе отвечал. Славный такой человек был, что песдец. Не видел больше на своем жизненном пути еще таких. Почему-то помню наше совместное времяпровождение до мелочей. Какая была окружающая обстановка, с какой стороны светило солнце, даже как будто запахи того времени помню.
С каждым годом жителей в деревеньке становилось все меньше и меньше. Молодежь там и вовсе не жила, а лишь приезжала на лето. Старики мерли один за одним или перебирались в город к детям, их дома наследники продавали за бесценок, далее их раскатывали по бревнам и перевозили куда-то.
Недавно заезжал в гости дядя родной, вспоминали нашу деревню. Оказывается, как таковой ее уже и нету. Это место в буквальном смысле слова поглотил лес. Вспоминали колоритных местных пейзан, вспомнили Кольку. По словам, дядьки, лет десять назад он остался последним из жителей. Одичал совсем. Да и редкие гости тех мест особо с ним не контактировали, мало ли что, вдруг припадошный. В городе у него была какая то дальняя родня, которая предлагала ему перебраться к себе. А он – наотрез отказывался.
Как-то раз осенью приехала компания на историческую родину, на рыбалку. Кто-то заодно заглянул к Коле – а он висит в сенях, в петле. Вот как оно, вроде и в кругу людей любил быть, в тоже время боялся их, место где родился покинуть не мог, город так вообще был для него кошмаром. А одиночества не выдержал.