«Смирно!» - проорал офицер, заступающий дежурным по части, и тихо добавил: «обезьяны, ёб вас всех в рот». Вторая разведрота батальона разведки 127 МСД  с кислыми рожами стояла на плацу – шёл  развод, рота заступала в наряд. Офицер сварливым голосом зачитывал разблядовку: «Первый взвод – первый и второй караулы, второй взвод – столовая, третий взвод – КПП, парк, чайная, штаб». Судя по солдатским рожам, энтузиазма никто не испытывал, всем было насрать на наряд, на службу, на офицера и на всё на свете, что мешает выполнять истинный долг солдата: спать и жрать, ибо только сон приближает неизбежный дембель и позволяет выпасть из уродливой реальности, а жрать – единственное удовольствие, доступное воину (ну, ещё подрочить, сидя в БМП).

Однако, двое из стоящих в строю не были согласны с постулатом насчёт еды и онанизма. Где – то на краю сознания ворочались сладкие воспоминания о напитках, кои слывут эликсиром счастья, и, если их употребить внутрь, время до дембеля побежит быстрее и веселее. Одно плохо – унюхает офицер, считай, что ты уже калека, а на дембель поедешь в августе вместо мая, и в рваной парадке на 3 размера больше.
Сидя ещё в расположении роты, Краснов и Рутковский рьяно обсуждали способы прийти в состояние алкогольного опьянения. Вид у обоих был горячечный. «Короче, нет денег – нет бухла, - изрёк истину Краснов, - а самый верный способ разжиться деньгами – загнать аборигенам немного бензинчику. Мысль такая: около склада РАВ стоят два грузовика, гружёные снарядами для предстоящих учений. Ночью сольём с каждого, и поменяем у венгров на винище».  «Ты чё, ёбнулся, нас часовой завалит, хохоча, и в отпуск поедет в награду!» «Нихуя, на четвёртом посту сегодня Дарма стоит, рожа молдаванская, а он за бухло матушку на кол посадит, Дракула ебучий. Эй, Дарма, иди сюда, дело есть!» Посмотрев на Дарму, всякий поймёт, что байки про тупость молдаван – вовсе и не байки, а суровая правда. Даже на фоне соплеменников он блистал, как солнце долбоебизма. Дарма долго морщил репу, пытаясь вникнуть в суть дела, а когда до него всё – таки дошло, он так возбудился и побагровел, что пришлось унимать кретина, иначе всем станет заметно.  
Сказано – сделано. Ночь в Южной Группе Войск была прекрасна, 15 мая – это уже лето. Если бы кто – нибудь вышел на крыльцо казармы, то заметил бы две фигуры с шестидесятилитровым бидоном, марширующие вдоль забора парка. «Посмотри, кто там на посту, Дарма или нет?» «Он, блять! Эй, Дарма, это мы, не стреляй, сука!»   Краснов и Рутковский резво перемахнули через забор, и вскоре три хари уже орудовали около машин. Бензин  весело лился в бидон, капали на землю слюни от предвкушения. Чтобы подбавить веселья, Рутковский процедил в ухо Дарме: «А знаешь, Дарма, что главный преступник среди нас – это ты?» «С хуя ли?» «Э, ишак, мы – то просто воришки, а ты  совершаешь воинское преступление –  пускаешь на пост посторонних и участвуешь в хищении охраняемого тобой имущества».

Но, похоже, Дарме было глубоко похуй. Больше его заинтересовало то, сколько бензина уже находится в бидоне. Со словами: «Ну – ка, ну – ка, дай посмотрю…» Дарма подскочил к бидону, и прежде, чем Краснов охнул, посветил в бидон зажигалкой. Гулкий воющий хлопок возвестил присутствующим о начале нового этапа в их жизни, и, скорее всего, нелёгкого и сурового. Полыхнуло как – то сразу и всё. Горел бензин в бидоне, лужица вокруг бидона, бензобак, борт машины. Дарма, визжа, крутил обожжённой рукой, Краснов держался руками за опалённую морду, и только Рутковский по случайности не попал под факел. В голове у него роились крайне мрачные мысли, все больше о тюрьме, о несостоявшемся дембеле (в ЮГВ в ходу было название «демоба»), пропащей жизни и тому подобное. Первым желанием было свалить по – быстрому, но, как говорится, это – не выход. Делать нехуй, надо тушить пожар, а то в машинах – танковые снаряды, патроны, гранаты. Рванёт так, что и кишок не найдут.

Зашибись. Огнетушителя в машине нет, закидывать бензин песком из ящика – дохлый номер. Однако, взрыва не избежать… Хотя, может, разргрузить её? Рутковский забрался в кузов, попробовал сбросить зарядный ящик. Хуй на ны, сказали пацаны, этот номер ещё дохлее, каждый ящик весит килограмм семьдесят, в каждом по 3 танковых снаряда в герметичных вёдрах. На разгрузку уйдёт минимум полчаса, а за это время всем придёт пиздец. Однако, рядом склад РАВ, а в нём боеприпасов – 35 боекомплектов на весь батальон плюс 8 тонн тротила. Тут уж пиздец всему, надо хоть отогнать машины от склада, чтоб и он  не грянул. А как это сделать, если кабина уже полыхает?

Выход неожиданно нашёл Краснов. Шипя от ожогов, он открывал бокс, в котором стояли танки первой разведроты ( в состав разведбата входят танковые взводы). «Отходите, сейчас зацепим тросом и оттащим машины от склада!» Танковый двигатель завыл, казалось, на всю вселенную. Рожа Крвснова торчала по – походному из люка, танк резко дёрнулся вперёд. Последняя мысль Краснова была: «Забыл люк застопорить!!!!» В следующее мгновение тяжёлый люк провернулся от рывка на своей вертикальной оси и с размаху врезал по черепу. Свет померк.

Ну, теперь точно всему пиздец. Машина полыхает как факел, с Дармы толку – ноль, Краснов лежит в танке без сознания и вытащить его оттуда не получается, уж больно тяжёлый, падла. Жрал в три горла, гад, вот и гори теперь в танке. Ни к селу, ни к городу вдруг пришли на ум слова песенки: «И дорогая не узнает, какой танкиста был конец». Не узнает? «А ведь есть шанс, - подумал Рутковский, - что обо мне никто не узнает». Он обернулся к бестолково пляшущему Дарме. «Ты чё, пидор, поднимай тревогу, уёбок!» «А?» «Дай сюда!» Рутковский схватил автомат Дармы, но, вместо того, чтобы начать стрелять в воздух, резко ударил его прикладом над ухом. Дарма молча рухнул на землю. Кряхтя от напряжения и страха, Рутковский подтащил молдавана к горящей машине и бросил на землю, рядом бросил автомат.
Рутковский шустро ретировался по направлению к столовой, а тем временем в части появились первые признаки активности. «Ага, забегали,  - отметил про себя Рутковский, юрко ныряя в столовую. «И никто не узнает, и никто не узнает… где могилка твоя!» – неожиданно закончил мысль. В пятистах метров от столовой тяжко грянул первый взрыв, уничтожая следы содеянного.