Было это давным -давно, когда большинство обитателей Удаффкома дожидались парадного выхода во тьме папашиных яитс.
Служили на китайской границе два лейтенанта - Иванов и Петров. Дружили - бухали вместе, отливали в Амур, показывали фак песдоглазым, за неимением бап, целовались с овчарками и мечтали выбраться из дальневосточной запенды.

Не было бы счастья, да несчастье помогло - случился остров Даманский. (Пэтэушникам: возьмите учебник новейшей российской истории - лень вам, далбайобам, рассказывать, что это такое). Наши друганы, хоть и были с глубокого похмелья, себя не помня, насовершали подвигов. Особенно Иванов расходился - замочил черную тучу китайцев, за что и был премирован поступлением в академию Генштаба. А Петрову сказали:

- А ты паслужи еще. Хуле - нам тут тоже герои нужны.
Иванов друга не бросил - письма из столитсы вашей родины писал: "Учусь харашо. Пазнокомилсо с классной пелоткой. Женилсо. Коммуналку у начальства выбил. Жду ответа, как гусар минета".

Через год и второму лейтехе повезло - перевели его на другую границу СССР - западную. По дороге Петров, естественно, заехал к другу - Москву, ее же, блять, на козе не объедешь. А друг, между тем, успел и сына настрогать - маленького погранца. Кароче, у мужиков был двойной повод нахрюкаться до зеленых соплей. Что они и сделали в крохотной комнатушке, в присутствии ивановской бабы и мордатого младенца.

Утром у Петрова поезд. Уложили его спать - кое как- втиснули раскладушку между детской кроваткой и супружеским диваном. Жена отрубилась усталая, детеныш в обе дырки сопит. Тишь да гладь.

И тут Петров через два часа кошмарного сна просыпается от неодолимой потребности. То есть, он не совсем просыпается, потому как все еще бухой, как свинья, но соображает, что ему надо. Выйти в сортир. А это ахуеть, какое трудное дело - грести с раскладушки, надевать штаны и выбираться в коридор черес стулья, тумбочки, блять. А ноги у Петрова не идут, да что там ноги - голова не держится...

В воспаленном мозгу нашего героя поселяется дикая мысль: "Ребенок... Он палюбому сцытсо... Нихто не заметит...". Петров дрожащими руками хватает двухмесячного погранца, за ночь выпутавшегося из пеленок, и аккуратно кладет на свою простыню. А потом долго, с наслаждением поливает в детские тряпочки. Стряхивает последнюю каплю, поцана переносит в кроватку, убеждается, что дитю ночные перемещения, как слону дробина, и собирается было рухнуть на койко-место...

И тут Петрову становится дурно. Петров молниеносно трезвеет, потому как чует - рука, которой подхватывал младенца под жеппку, в чем-то липком... Петров нюхает руку и понимает - мелкий засранец на его простыне даром времени не терял.

Как бедному лейтенанту удалось через минуту бесшумно покинуть комнатушку боевого друга - вопрос. Но покинул. И пропал из жизни Иванова на долгих десять лет.

Время лечит: Петрову стало казаться, что история с младенцем - просто дурной сон. Другана хотелось видеть невыносимо. Вот почему в очередной приезд в Москву теперь уже майор Петров решился - разыскал старого друга и явился по адресу в окраинное Владыкино.

Дверь ему открыл серьезный пионэр.
- Как тебя зовут? – спросил, умиляясь, Петров.
- Петя, - буркнул пацан.
- Батя твой где?
- В командировке. А вы кто?
- Ах, Петя, ведь мы с твоим папкой пять лет вместе на гранитсе служиле, - запел Петров, смахивая скупую слезу, - мы Родену от врагов защищале! Как мы крепко дружиле, Петя... А время-то идет - я ведь тебя еще малюсеньким помню, на руках тебя носил.

- Ваша фамилия Петров? - насторожился пацан.
- Ну, да! Вспомнел? Значет, рассказывал папка обо мне?
- Конечно! Я вас знаю, - обрадовался мальчик, - это вы нашу раскладушку обосрали!