Беспокоит Англия. Если верить составленным специалистами рейтингам, в списке вещей, которые британцы имеют обыкновение забывать в местных пабах, на третьем месте после понятных зажигалок и мобильников значатся бюстгальтеры. Удобные для утери зонтики не вошли в тройку лидеров, надо полагать, потому, что в Англии, согласно молве, типа все время дождит. То есть выйти из кабака без зонта на улицу, где если уже не хлещет, то вот-вот грянет ливень, для британца, наверно, примерно то же самое, что оставить на стойке голову или руку. Чем-чем, а бюстгальтерами я никогда ни в пабах, ни в клубах, ни в парках не разбрасывался, но повод для радости за это ничтожен. Ибо из прочих вещей, утерянных автором за 30 лет, влюбленный в мое печатное слово и от того не понимаемый даже самыми близкими людьми безумный краевед будущего мог бы составить экспозицию для приличного музея.

Людям, естественно, доводится сеять ценные вещи и на трезвую голову, дело нехитрое. Однако чаще всего это происходит с ними в том состоянии, в котором подвыпившая англичанка, сидя в пабе между шестой и седьмой пинтой портера, вдруг краем сознания понимает, что вот ведь как странно, минуту назад был лифчик, а сейчас, блин, нет как нет. Тяжкая скорбь об утерянном – один из страшных компонентов особо эффектного утреннего похмелья. Представьте. У вас тяжело на душе и совсем плохо во рту. Болит ли конкретно голова, невозможно понять, поскольку недомогает, мертвея, все тело. Темень в глазах. Равномерно, как прибой, накатывают воспоминания о минувшем, кошмарнее которых только мысли о будущем. Причем, каждая волна, как это бывает в непогоду на море, круче, шумнее и мощнее предыдущей. Беспощадно сменяют друг друга размытые стоп-кадры, и вот один из них – самый яркий и самый жуткий. Поднимаясь по эскалатору в метро, вчерашний вы с нарастающим беспокойством охлопываете себя по карманам в поисках мобильника. Но он не находится даже с пятой попытки. Равно как и, допустим, бумажник. Понадеявшись, что картинка эта – всего лишь сон, вы, сжигая остатки энергии, поднимаетесь с постели, находите грязноватое пальто и с большим вниманием ощупываете карманы. Как показывает опыт, в большинстве случаев ни телефона, ни кошелька в них действительно нет. В такие минуты последний бессеребренник чувствует себя мещанином. Он испытывает позорную, неистребимую зависимость от вещей. Запоздало понимает, насколько сильно любил свой телефон, как был привязан к нему, как мне нравился кошелек и грели сердце лежавшие в нем деньги. Как известно, любовь крепнет на расстоянии. Особенно когда расстояние бесконечно.

Самой крупной из утерянных сумм была месячная зарплата. Она была посеяна по ходу пьянки прямо в день получки. Посеяна, как практически все, что я делаю, легко, небрежно, бестолково и скоропостижно. То есть по-своему, по-гусарски элегантно. Я бы, может, уже и забыл об этом, если бы не сохранившийся в архиве задумчивый и в то же время не лишенный странного юмора приказ главного редактора. В соответствии с ним на протяжении трех месяцев я должен был получать зарплату мало того, что вне стен редакции, но и строго по пятницам. И что, спрашивается, имел в виду главный редактор под этой пятницей, почему непременно вне стен?

Чаще, чем мобильники и деньги, я терял только паспорт. Что иногда было даже удобно. Незамеченными для меня прошли как хлопоты с заменой паспорта старого образца на новый, так и необходимость вклеить новую фотографию. Все вопросы решала судьба. На сегодняшний день я сменил три паспорта, но поводом для утешения, как это часто бывает в жизни, служат друзья. «И чего ты себе все делаешь новые паспорта, - рассудительно и даже с некоторым барским высокомерием говорил мой друг Федор нашему общему приятелю. – Справил бы себе какой-нибудь волчий билет». Вечером того же дня я потерял Федора. Не имея московской прописки, человек взял с собой паспорт и ушел за водкой в ночь. Не вернулся в квартиру ни через час, ни утром. Ближе к обеду я начал обзванивать отделения милиции, больницы и морги с типовым вопросом, не попадался ли им гражданин Волков. Чувствуя себя родителем раздолбая-сына и только что не хватаясь за сердце, дозвонился, наконец-таки, до абонента, где, выслушав мои горячие путаные объяснения, немолодой женский голос мягко поинтересовался, что я, собственно, хотел бы узнать о Волкове. «Так он у вас?! – выдохнул я – Он может подойти к телефону?» – «Стыдно издеваться, молодой человек, - ответил, посуровев, голос. – Волков погиб много лет назад». Выяснилось, что я перепутал номер и позвонил в музей Космонавтики. Федор появился ближе к вечеру. Без паспорта, денег и водки. В измазанном какой-то нефтью пиджаке. С помятым лицом. В джинсах, странным образом разорванных от колена до ремня. Он помнил только, что купив бутылку, прямо на выходе из магазина познакомился с каким-то очень хорошим, недавно вышедшим на свободу из колонии человеком. Проснувшись в чужом лифте, несколько часов разыскивал мой дом, робко указывая расхожие приметы: «тот, рядом с которым аллейка и детская площадка». Последующие несколько дней коротко стриженный Федор гулял по столице в моем старом спортивном костюме, сильно напоминая переживающего не лучшие времена бандита из глубинки.

Напоследок об одном из самых обидных моментов. Это осознание того, что ваши исчезнувшие вещи, они ведь где-то есть. Какой-нибудь юный подонок, из всего спектра занятий и ремесел, открытых для человека, выбравший не авиастроение или поварское искусство, а обворовывание пьяных в метро, звонит сейчас с моего телефона и расплачивается моими деньгами. Меня грабили столь часто и с таким энтузиазмом, будто я не простой культурный обозреватель, а скажем, какой-то Абрамович, которому отдать дюжину мобильников незнакомым людям все равно, что купить Бэкхема. Молодые люди, работающие по чужим карманам на севере оранжевой ветки, вглядитесь как-нибудь в приятное, хотя и познавшее немало горя лицо уснувшего в метро младенческим сном крупного коротко стриженного шатена. Это всего лишь я, а не Абрамович. Мы с ним даже не знакомы. Кроме того, Абрамович не ездит в метро.