Тимофей Сергеевич Петухов по кличке Кочет, большой блатной авторитет, разбился на машине. Летел на своем большом широком драндулете домой с бильярду, шибко нанюхавшись на халяву, и попал в огромную яму. Никогда не пробовал это заморское дерьмо, всю жизнь пьяный вусмерть ездил, и ничего, а тут на тебе, не устоял, молокососы угостили.
«Полная канализация», – думал Тимофей Сергеевич, сидя за рулем и пытаясь вытереть окровавленное лицо о белоснежный пузырь аэробака. Его художественно вырезали автогеном из железной колесницы.
В горячке Кочет орал в сотовый:
- Я вам блядям наведу порядок в городе! Мэра раком поставлю!
Петухова доставили в ЦГБ, окружили заботой и толстолобиковой охраной. Лежит Кочет в кабинете главного врача, с палатой лажа вышла. Лежит не кукарекает. Нога сломана, ключица; морда поцарапана. Скучно ему. Собрал он братву и говорит:
- Все мне тут настохлебало, включая ваших медпроституток, телевизор, жратву и пойло. Сказочника хочу!
- Сказочник в Лондоне, – виновато сообщил племянник.
- Хрена он там околачивается?
- У него внучка там учится; ну,загуляла она, на иглу села. Сказочник ее поехал стаскивать.
- Вот так вас блядей отпускать из-под родительского присмотра. То в наркоманы, то в пидорасы, то в диджеи! Слушай Сеня, дай-ка я ему позвоню.
Набрали сказочника.
- Але, Палыч, как дела? Как дитё? Узнал? Кочет это. Ты когда домой вернешься? Да, захворал я, поломался. Не, не, на машине, будь она неладная. Палыч, я тебе денег дам, приезжай,а? Сколько, сколько? Ну, много дам, устроит? Когда? В понедельник? Ну, лады, потерплю.
До понедельника Тимофей томился, заставлял проституток читать Чехова, Платонова, Г.Х. Андерсена и даже Маркеса. Но все это было не то. Сам Кочет читать почти не умел, некогда ему было толком учиться.
Наконец-то приехал Сказочник.
Иван Павлович Шифер при социализме читал лекции по зарубежной литературе. В местном университете был заведующим кафедрой, потом деканом. Никто и никогда не пропускал его лекции, ибо обладал он редким даром рассказчика. Студентам можно было не читать первоисточники. Шифер подавал литературу так, что Кафка, Фолкнер и прочие в гробу переворачивались. Он ловко перевирал сюжеты, дополнял, дофантазировал. Чеченские драпокуры были абсолютно уверенны, что он и сам торчок. Позже один из его учеников Беслан Мисербиев, став влиятельным наркодельцом, предложил профессору Шиферу выгодную работу.
Времена настали лютые, ушла из жизни социалистическая красота, и свершилась победа денег над личностью.
Профессор подался на службу к бандитам. Правда должность у него была вовсе не криминальной. Стал он редактором модного журнала с эпатажным названием «Оскарбительная кислота».
- Палыч получал свою штуку зелени, не особо напрягаясь. Контролировал творческий процесс. Весь журнальный механизм крутили менеджеры по рекламе – шустрые, молодые люди, не умеющие говорить без телефона, не способные писать обычной авторучкой, а только набирать текст на компьютере. Книжки они тоже не читали, пялились в интернет… Профессор был единственным динозавром прежней культуры и этим держал здоровый баланс издательства. Однажды попав на день рождения шефа Беслана, Палыч блеснул красноречием и засветился перед серьезными пацанами. Пацаны решили повысить свой тезаурус и стали приглашать профессора с забавными лекциями в сауны, закрытые кабаки, на свои дачи. В общем, случился бандитский университет миллионов.
Гонорары Шифера росли стремительно. Однажды крутик по кличке Саша, Пробегающий Мимо, заплатил Шиферу 50 тысяч зелени за двухнедельный курс лекций по колумбийскому самиздату. Кто-то из умников сказал Саше Пробегающему, что колумбийский самиздат- это лучшее пособие и руководство по наркобизнесу. Палычу пришлось срочно выдумать этот латиносовый фольклор. Впрочем, за такие деньги он создал бы даже литературу народов северной Антарктиды. С тех пор меньше полтинника Шифер не брал, а бесплатно мог только младшему внуку пересказать байки от Пелевина, Мамлеева, Сорокина или даже очень редкого Бодака.
Реально-конкретные.
Люди в законе заказывали сказочника в законе на самые разные случаи жизни. Одним хотелось разобраться в какой-нибудь проблеме, другим поднатаскаться культурно и блеснуть в свете начитанностью. Редкий дар профессора Шифера состоял в том, что он мог любого экс-двоешника и тупицу в короткий срок превратить в интеллектуального зомби. Как он это делал? То ли под гипнозом, то ли еще как-то? Однако бывшие спортсмены, рэкетиры, громилы, карманники, кидалы, каталы и прочие предприниматели неожиданно превращались в остроумных мастеров болтовни, не утрачивая основных профессиональных навыков.
Кочет долго крутил носом над огромным столом мировой литературы, но так ничего и не выбрал.
- Хочешь, а сам не знаешь чего, – ворчал слегка рассерженный Палыч. – Ладно, я тебе червонец авансу отвалил, ну придумай что-нибудь!
Палыч долго молчал, впадал в транс, и вдруг его понесло.
- Вот! Слушай, рассказ из чисто реальной жизни.
Долгое время, общаясь с лучшими представителями ведущего класса современного общества, профессор-филолог стал употреблять фишки современного русского языка, наблатыкался, так сказать…
- Итак, рассказ: «Баба Мороз».
- В смысле, телка Деда Мороза? – переспросил заметно оживший Кочет.
- Не перебивай. Сказал – баба, значит баба. Там дальше поймешь.

Лия и Осип, студенты юрфака, шли в гости. Они опаздывали, до Нового Года оставалось двадцать минут. Ночь была прекрасной. Мороза не чувствовалось. Мохнатые от снега деревья, пустынная улица – все это напоминало черно-белую фотографию.
- Оська, глянь, под скамейкой человек лежит! Может, мертвый?
- Да, перестань, нажрался и лежит. Оно тебе надо?
- Ну, ты че, а вдруг живой, замерзнет же!
-Ли, ты хочешь себе праздник обосрать, да?
- Нет, Оська, так нельзя, мы же будущие менты.
- Вот это новость, ты и вправду ментихой хочешь стать? Я лично в адвокаты подамся, мусорщиком - это не для меня.
- Давай хоть пхнем ногой, живой он или мертвый?
Осип нехотя и трусливо подошел к обледеневшей скамейке, под ней притаился то ли труп, то ли пьянь подзаборная.
- Эй, чучело! Ты живой?
Лия оказалась посмелее и пхнула-таки тулово модным сапожком.
- Идите на фуй! Бабушка замерзла и отдыхает, – ответило лежачее тулово.
- Эй, тетка, иди домой, замерзнешь и помрешь! – прокричал Осип.
- Не ори, не глухая, без сопливых разберусь!
- Ну, как знаешь.
И студенты, облегчив душу, поспешили дальше.
- Тоже мне, тимуровцы, сон перебили.
Бабка медленно вылезла из-под скамейки и стала шарить по карманам. В кульке зазвонил телефон.
- Вот ты где, а я тебя шукаю!
- Але, ну, с Новым Годом, мать вашу. А бабушка на задании. Да, на задании я! А пошли вы все на фуй, сон перебили, паскуды! Такой сон чудный смотрела.
Бабка зло захлопнула аппарат и бодро вскочила с земли.
- Вашу душу я имела своею сиськой! Снегурочку нашли! Шестьдесят пять  лет мне, буду я вам тут по морозу целку изображать!
- Эй, извозчик! – Бабка выскочила на дорогу, перегораживая своим грузным телом движение одинокому белому «лексусу». Машину развернуло на льду поперек. Зажужжал стеклоподъемник, и из салона пахнуло дорогим перегаром.
- Тебе что, блядь старая, жить надоело!?
- Не, хлопчик, я очень люблю и уважаю свою жизнь.
Бабка сунула правую руку в карман полушубка. Через секунду раздался хлопок, напоминающий звук лопнувшего шарика. Затем второй, третий. Из машины стали выскакивать девки и жирные пацаны и, молча, но очень спешно, растворяться в разных сторонах.
Бабка села за руль, из кулька достала рулончик скотча и заклеила дырки от пуль, чтобы не дуло.
- Ну, теперь можно и на елку.
- Але! Задание выполнено, клиент запуган до смерти, жопу вытирает об сугробы, телки целы, никто не пострадал, еду на базу.
На перекрестке Пушки и Буденовского Осю и Лию за малым не задавил белый «лексус».
- Вот пидорас! – заорал вслед машине Осип, а Лия испуганно дернула бой-френда за руку.
- Ты че, Оська, на жопу приключений хочешь? Может, это Дед Мороз на елку спешит?
- Ага, баба МОРОЗ, – расхохотался будущий адвокат. – Как тебе, Ли, мой каламбурчик?
И они, обнявшись, быстро поспешили через дорогу, до Нового Года оставалось всего метров четыреста.

- Да, что-то я слышал про бабку киллершу, она дагестанцев по чьему-то заказу мочила.
Палыч улыбнулся и промолчал. Он-то знал, что Баба Мороз была персонажем только что выдуманной байки.
- А вот еще одна урбанистическая сказка.

       АНТАРКТИДА
Вася Канарейкин, поэт и профессиональный бездельник крепко запил на почве творческой и бытовой безысходности. Глядя на этот типичный русский суицидальный экшен, его жена Вера забрала дочку и ушла к своим родителям. Была она женщиной умной, университет Лумумбы закончила на круглые пятерки. Кто только прилепил к этим пятеркам, присобачил дурацкое, не соответствующее прилагательное? Как это хитровывернутая пятерка может быть круглой? А круглый дурак? Дураку больше подходит – квадратный.
Итак, умная и начитанная Вера работала в одном модном, ночном и очень дорогом клубе. Она зарабатывала дурные деньги – так считал квадратный дурак Вася и клеймил ее образ жизни в своих остросюжетных баснях. Вере надоело кормить и поить некогда горячо любимого мужа, безнадежно заболевшего 29-й стадией шизофрении, именуемой модными психиатрами – Есенизация.
Канарейкин допивал Веркину коллекцию импортных огненных жидкостей. Жена собирала ее четыре года. Это были недопитые образцы буржуазного пойла. Чего тут только не было! Даже монгольское виски «Сто пляшущих Сухэ Баторов». Особой ценностью являлась экспериментальная водка «Клофелиновка», выпущенная всего в ста экземплярах. На этикетке этой алкоэкзотики красовалась симпатичная смерть в короткой юбке и электрокосой. А в самом низу этикетки красным по белому было написано: «Пить исключительно в конце семидневного запоя, предварительно измерив давление, не ниже 100 на 180».
- И какой пьяный Менделеев придумал эту муть, – рассуждал Вася вслух. – Впрочем, кажется, он делал чемоданы для пороха.
Вася не решался пить Клофелиновку, так как не смог найти прибора для измерения артериального давления. Не вполне внутренний голос ему подсказывал, что с давлением у него пока все в порядке, да и к тому же в коллекции осталось немеренное количество огненной воды.
- Не понял, где Тема? Тема! Тема! Что она сука и кота с собой увела?
Персидского кота Тамерлана Канарейкин обожал больше жизни, рифм, нимф, пегасов, парнасов, блядей и ананасов с шампанским.
Васе казалось, что в этой жизни только Тамерлан любит и понимает его. Тема действительно проявлял нежные чувства к Канарейкину больше, чем к остальным домочадцам. Он мурчал на столе, когда Вася работал, лез в трубку в моменты длительных телефонных разглагольствований, выделывал фигуры высшего пилотажа кошачьей эротики, вылежируя на полу или диване.
А еще кот обсыкал исключительно Васины тапочки и ел рукописи. Канарейкин решил, что это высший акт доверия, а съеденные рукописи считал неудачными. Кот для него был богом, он часто ему исповедывался, доверяя самые чудовищные секреты, поведанные ему вялотекущей белой горячкой.
- Все, они меня добили!
Вася насыпал в большую чайную кружку шесть больших бульбухов «Джека Дениэлса». Когда человек находится в пространстве и времени между явью и русской народной галлюцинацией, то звук падающей из бутылки в сосуд жидкости напоминает стук капсул с касторкой, словом бульбухов, которые легко посчитать. Вася съел ровно шесть бульбухов «Джека» и на минуту успокоился. Затем он взял диктофон, разделся и влез в пустую ванну «джакузи», открыл кран. Но кран рыгнул ржавым перегаром, жалобно посопел и сдох. В пустой джакузи, подсвеченной разноцветными светильниками, их Вася называл светомузыка для жопы, голый Канарейкин почувствовал себя то ли Кришной, то ли Вишней, то ли богом Рамой, восседающим в космической колеснице, и его потянуло на поэзию.

Безумие – есть тайна бытия.
Его боятся люди, как огня,
И врут себе, что тайны постижимы.
Трусливые, смешные существа...

Что-то дальше у Васи не поперло, и он вылез из божественной колесницы и босиком по небу направился к барной стойке. «Джек Дэниэлс» кончился, сплюнув Васе полтора бульбуха. Рука машинально заграбастала непочатую бутыль «Клофелиновки». Вася отгрыз пробку, сплюнул под ноги, пробка провалилась в линолеумный пол, разрисованный под небо и облака. Глотнув смертельной водки, вновь включил диктофон, забравшись в ванную-колесницу, открыл кран.
- Во, холодную дали, и то дело.
Под шум воды его вновь пробило на поэзию.

…Так кот мурчащий
Мудрый старец
У бабки старой на коленях
Рассказывает тайны мирозданья
Усталой, глупой самке человека

Вася вдруг обернулся, и ему померещился кот Тема, вальяжно, осторожно переступающий промежутки голубого неба между облаков на линолеуме. Канарейкин испуганно отложил диктофон на борт колесницы и рукою потрогал между ног. Так, этот на месте, яйца тоже, ниже. О боже! Что это?! Влагалище? Ах да, я же бог, мне положено быть двуполым. Второй рукой он потрогал сзади и не обнаружил анального отверстия. Бог Вася ужаснулся:
- А как же я буду какать? – вслух подумал он.
Уже вполне обозначившийся внешний голос, прежде покинувший пьяное тело, громко, с усмешкой произнес:
- Боги не срут!
- Как это не срут, ведь хочется, жрем-то, как и все?
- Терпи! – строго сказал голос.
- А вот и хрен я буду терпеть, вот возьму и наложу....
- Не получится, – перебил голос, – Верка увела с собой хрустальный унитаз, со светомузыкой – гордость семьи.
- Как это увела? – Вася бросился в туалет. – Точно! Вот сволочь, последнего лишила.
- Не будешь же ты, культурный человек, гадить на пол или в «джакузи»?
- А что же мне делать?
Вася насыпал в кружку четыре бульбуха «Клофелиновки» и съел содержимое одним махом. Но какать не расхотелось.
- Вот горе-то какое, – сказал он, выдыхая и морщась.
И тут его накрыло, как говорят в народе, мокрым рядном. Он стал метаться и разбрасывать вещи. В огромной и богатой квартире, заработанной нечестным Веркиным трудом, добра было немерено. И полетели вверх тормашками микроволновки, миксеры, тостеры, бутылки, телевизоры и прочие «помощники» жизни урбанистических бездельников, мнящих себя трудоголиками и важными членами общества, которое давным-давно разучилось строить и создавать. Общество торгашей, аферистов, нищих попрошаек, бандитов, госчиновников и прочей человеческой мрази. Так думал Вася, но уже не вслух, поскольку голос его бросил, как и все, и теперь он болтает сам по себе.
Вася на миг успокоился и даже впервые за неделю запоя закурил, обнаружив в перевернутой сахарнице, недокуренный бычок гаванской сигары.
- Все, уеду!
Он вернулся в ванную, закрыл кран, выдернул пробку. В период гневного погрома какать ему расхотелось.
Вода яростным водоворотом ринулась в отверстие.
- А ведь  в НЛО и самолетах, канализация, небось, такая же, как и в поездах? – подумал поэт. – Неужели все эти летучие гады срут людям на голову?
Канарейкин слонялся по разгромленной квартире и вдруг обнаружил записку Веры, придавленную магнитом к дверце холодильника.
«Канарейкин! Я больше так не могу! Прости, со всеми нами что-то происходит. Может быть, ты и не виноват. У меня такое ощущение, что мир должен скоро провалиться в тартарары. Может быть, ты что-то придумаешь? Спаси мир! Канарейкин!  Ты же великий поэт, ты – бог Вася! Прости. Верю в тебя, надеюсь на что-то, люблю!»
- Ну, блин, Брюса Виллиса нашла!
Вася оторвал взгляд от записки и увидел дочкину маску Буратины. Маска лежала на холодильнике и то ли зло, то ли весело улыбалась. Вася напялил маску на опухшую красную рожу и затрясся в немом рыдании. Из-под маски потекли липкие, грязные и вонючие слезы.
Машинально он стал надевать на себя все, что под руку попадется. Шикарный клубный пиджак, привезенный Верой из Берлина, купленный в дорогом бутике, он напялил на голое тело. Кожаные штаны натянул, забыв надеть трусы. Потом дубленку, теплые сапоги. В рюкзак, с ним он ходил в студенческие походы, натолкал недопитых бутылок и прочих предметов бытовой необходимости.
В экране перевернутого, огромного «панасоника» происходило что-то невероятное. Скачущая камера последнего оператора земли, вещала о всемирной катастрофе, но Вася об этом не знал, так как громкость телевизора была выключена. Вася на минуту примостил задницу бога на телевизор, присел на дорожку. Ну, все, пора. Он решительно подошел к холодильнику и открыл его. Голос его поспешил вернуться в тело.
- Шеф! Давай, плачу баксами!
За рулем в холодильнике сидел пингвин в фуражке таксиста.
- Мне мужчина ваши баксы на фиг не нужны, они у нас не ходят уже, и еду я в парк.
- А где ваш парк? – растерянно спросил Василий.
Пингвин снисходительно и устало посмотрел на последнего пассажира планеты, и ответил:
- В Антарктиде, где же ему еще быть.
- Ну, отвези хоть туда, – жалобно попросил Вася.
Ехали они очень быстро.
- Ну и тачка у тебя, а где же спидометр?
- На холодильники спидометров не ставят, а едем мы со скоростью тьмы, а иначе нельзя, не успеем. – Пингвин вдруг голосом Пенкина запел: – А помирать нам рановато, есть у нас еще… как там дальше? Забыл.
Вася с опаской огляделся, сдвинул маску Буратины на затылок. Они мчались по пустынному шоссе. По обе стороны что-то дымилось и горело.
- Что происходит? – встрепенулся поэт.
- Конец света, – спокойно ответил пингвин-водила.
- Как это? – растерянно улыбаясь, спросил Вася.
- Ты что, мужик, телевизор не смотришь, радио не слушаешь? Чечены купили у арабов ядерную ракету и долбанули по Москве, но промахнулись, и она села в Лондоне. Ну и понеслось, все стали мочить друг дружку без разбора. Мир превратился в пьяный ковбойский салун.
- Так и… – дрожащим голосом вернувшегося из самоволки спросил Василий. – Так и пиздец!
- А куда мы едем, что за дорога?
- «Шоссе в никуда», Девида Линча смотрел? Вот он снял лабуду, а она и материализовалась.
- А как же в парк?
- А за НЕКУДА сразу мост, а налево Антарктида и там под мостом наш парк номер три, где я и тружусь. Тебя как звать-то?
- Вася Канарейкин.
- Хорошая кличка, наша, птичья. Ты, Вася, чем в жизни занимался?
- Поэт я, – ответил Вася. Ему вдруг стало стыдно, он ощутил всю глупость своей профессии бездельника.
- Поэт! Я вон тоже поэт. Поэт – это не профессия. Я спрашиваю, чем на хлеб зарабатываешь?
Вася вновь вернул маску Буратины на прежнее место, виновато скрыв  тревожное исступление своего лица.
- Понятно, можешь дальше не рассказывать.
Пингвин залихватски выкрутил руль вправо и резко затормозил.
- Все, приехали, парк, Антарктида… Поэт говоришь? Я вот тоже сочиняю от скуки, хочешь почитаю?

Березки жались к автостраде, будто поклонницы к эстраде.
А по асфальту жизнь летела, она была горда и смела.
Не замечая красоты, топча природные цветы.

Пингвин вдруг дико расхохотался, но, поперхнувшись старческим бронхитом, серьезно сказал:
- И откуда это у меня? Может быть наш, предок, отец-создатель в Питере с поэтами водку пил и наблатыкался? На, надень каску, – сказал пингвин-таксист Васе и протянул ему металлическую буденовку с красной звездой.
- Что это? Зачем?
- Антарктида, брат Вася, это тебе не Россия. Тут по башке так получишь метеоритом, в момент окочуришься. Крыша планеты, понимаешь ли.
- А у нас в России по башке и без метеоритов выхватывают на раз.
- Теперь уже все, нет больше ни России, ни Америки, ни прочих материков. Теперь они бесформенные какашки в унитазе мирового океана.
- Как же так? – безвольно удивился Канарейкин.
- А! Мировая катастрофа, ты что, забыл? Ты один -единственный человек на земле, дерзай Вася! В нашем писании сказано: «Все сгинет в пучине морской, когда взойдет на небе пять лун. Льды растают, в Антарктиде расцветут сады, и будет она единственной сушей на планете Земля. И воцарится на ней мир, покой и дурацкое долгожданное счастье».
- Ну, да, и будут по этому раю слоняться пингвины в железных буденовках! А кстати, как вы говорить научились? Да и прочим человечьим гадостям?
- Однажды прилетел к нам на летающем тракторе красноармеец Миклуха Маклай.
- Что-то ты путаешь птица, Миклухо-Маклай не был красноармейцем.
- А я говорю, был, не перебивай.  Его большевики послали открывать новые земли, вот он и открыл нас, говорить научил. Марксизмом, правда, достал всех. Миклуха был хорошим мужиком, но по пьянке совращал наших самок. Но это его единственный грех. В остальном – чисто святой. Пингвинши нарожали от него мутантов. Я ведь тоже мутант… Так вот, в писании нашем сказано: «Однажды придет к нам двуполый человек, и от него в Антарктиде пойдет новая цивилизация…»
Канарейкин тут же вспомнил о своих новых физиологических особенностях.

Двадцать лет спустя в Антарктиде окончательно растаяли льды. Новоявленный пингвиний бог Канарейкин, в отличие от своего предшественника красноармейца Маклая не стал грешить с местными самками, а забеременел от самого себя и родил двойню, мальчика и девочку. Сам же Вася умер при родах. Перед смертью он сказал очень странную фразу: «Миру мир! Свободу научным исследованиям!»
Близнецы Канарейкины в возрасте тринадцати лет стали  трахаться друг с другом. Не знали они о том, что это считалось смертным грехом, а наказать их было некому, так как спустя семь дней после всеземной катастрофы от инфаркта скончался вселенский бог-отец, а дети его давным-давно бросили небо, увлеклись другими звездными системами. И до устаревшей, немодной, нашей солнечной им уже не было никакого дела.
Брат и сестра Канарейкины наплодили ораву здоровых, сильных и смышленых ублюдков, которые в свою очередь вступили в половые связи с пингвиншами. Их отпрыски научились летать и дышать в безвоздушном космическом пространстве, с помощью китовых пузырей. К тому же эти существа умели передвигаться со скоростью тьмы.
Миллионы пингвиночеловеков бороздили просторы Вселенной, наводя ужас на обитателей доселе неизвестных галактик. Даже боги всех миров боялись их и уважали. Некогда планета Земля считалась космической помойкой, испытательным полигоном для всяких разных гадостей и природных катаклизмов. Кто бы мог подумать, что эта маленькая голубая дрянь станет столицей Вселенной с названием Антарктида.

Кочет долго молчал, потом разразился истеричным монологом:
- Вот когда у меня будет бабок немерено, клянусь, куплю режиссера, ну какого-нибудь модного, ну не знаю, там какого-нибудь Кончаловско-Тодоровского и забабахаем кинуху! Всем, бля, голливудам тошно станет! Только ты, дед, не забудь сюжет, понял, да?
- Слушай дальше, – голосом самого известного гундосого переводчика первых видео фильмов Палыч произнес:

2069 год, Диалоги!

Продолжение следует…