- Невинный я, господин Филюрец, невинный, богом клянусь, - скулил склизкий жаборот, колыхая бессчетными жирободками, отчего волны шли по всему его огромному желеобразному телу.
- Dura sex, sed sex, - менторским тоном ответил Филюрец, (он вообще чрезвычайно гордился своими обрывочными познаниями в архаике и некролингвистике, в связи с чем употреблял цитаты правильно и неправильно, к месту и нет) разматывая обвитую вокруг левой ноги бухту своих шипастых причиндалов, кокетливо подвязанную синей ленточкой в районе нижнего колена, и всем своим видом демонстрируя намерение совершить с жаборотом что-то уж совсем противоестественное. Филюрец был последним из выродившегося ныне племени падедмонов, от которых унаследовал, правда, лишь самую малость, а именно, маленькие, почти незаметные рожки и длинный шипастый хвост, который он манерно оплетал вокруг своей левой ноги, намекая на непомерные гениталии.
- Мышъ, длябь, серогорбая, отрыжка сенильная, ты, что же думал, что мне можно безнаказано рыть гиперпространсвенный квазехлоп? Нет, это тебе просто так с жабр не стечёт. Ну что, тварь кособокая, начнём, пожалуй.
- Отпусти его, дмон. – послышался мягкий голос, и отсек стал заполняться буйной порослью волос и всклокоченной бороды, за которыми угадывался и  их обладатель - отшельник святой обители всех невинно задроченых, его креопишенство Дао-Дуб первый.
- Отпусти, есть дела поважнее, чем воспитание предразумных говорящих амёб. Одна из заблудших овец моей паствы попала в беду.

Пользуясь тем, что Филюрец на мгновенье отвлёкся, жаборот с ловкостью, не предполагавшейся в его грузном теле, стёк через незакрытый по случайности дристодыр, и через мгновение уже несся в открытом космосе во всю мощь своих ложноножек и псевдоподий подальше от чёрного корабля дмона.
- Что мне Гекуба? – начал было Филюрец, но Дао-Дуб вежливо, но непреклонно прервал его.
- Это типун Калгн. Ты его знаешь. И ему необходима помощь.
- Но я сейчас совершенно занят. Я дописываю своё рондо про глокую куздру, вот послушай, -  уже забыв про жаборота, обрадовался дмон новому собеседнику:
- Полосатой звезды неподбитость конюча,
   Буто сарой габылы умилый кырдёшь,
   В ней уёф дабывала уш туева хуча…
- Прекрасный стих, – вновь перебил отшельник, - в нём чувствуется экспрессия и неподдельная страсть. Так мне лететь одному?
Филюрецу было, в общем-то, не чуждо сострадание, особенно, когда сострадать было весело и куражно. Почти согласившись уже помочь Дубу он вдруг сморщился, как от клыковой боли.
- Эх, Ягва её ети! Как же я улечу, оставив на своих границах непримиримую Хламидумонаду с её злобными кизут-ами и раклами? Они же тут такого намаскавалят, что и сам Великий Уд не разгребёт.
- Ну, ну, ты же не котег, чтобы бояться крыз. Да и Хламидамонада вняла моему доброму слову и дала обет стать Стереадой в течение ближайшего же цикла.
- Я бы больше поверил, если бы она вняла твоему доброму креобастеру. А что её цикл ещё не закончился? Ну и длинные же они у неё. Ладно, Ягва, по поням!
- Спасибо тебе, дмон. Я помолюсь за тебя на отжиге светлой тусы.

Тускло блестя боками корабль дмона набирал ход, стремясь быстрее добраться до той точки, где можно будет включить жидко-попливные упердители, не нарушая хрупкий водородный баланс тёмного космоса…