Никогда не забуду выражения её лица. Даже нет, не лица… глаза её, совершенно пустые, безжизненные, бесцветные. Лучше бы я их не видел, они с тех пор преследуют меня, как проклятье, как самый страшный кошмар, который холодным ужасом заглядывает в глубины твоей души. Глаза человека, лишённого смысла жизни.

Ночь. Машины проезжающие за окном. В центре всегда много машин, даже ночью. И женщина с пустыми глазами, гладящая мои волосы, думая, что я сплю. Лучше бы я спал, лучше бы я и не просыпался и жил дальше в своё удовольствие. Мне нахуй не надо чужих тайн и скелетов в шкафу, мне хватает своего сумасшествия.

А потом она увидела что я уже не сплю и её лицо на короткий миг приняло своё постоянное, слегка надменное, выражение, но было поздно, плотину прорвало, никакую маску нельзя носить постоянно. И она заплакала. Гордая женщина – она отвернулась и глухо потребовала, чтобы я ушёл. На кухню, на улицу, на тот свет, куда угодно. А я положил ей руку на плечо и сказал, что не могу оставить её одну.

Наверное это прозвучало смешно, излишне самонадеянно говорить такое, ведь мы познакомились только в этот вечер. Просто я умею быть искренним когда захочу. Да мне и не надо было притворяться. Началась истерика. Она стала кричать что я сопливый мальчишка, что её не поймёт никто и никогда, чтобы я убирался вон и не мешал ей быть одной. Она швырнула в лицо мои вещи, почти начисто оторвав рукав рубашки.

Оборвалось всё внезапно. Ей стало плохо, она обмякла и схватилась за сердце. Я спросил, есть ли у неё валидол, она показала где и я принёс. Потом мы сидели на кровати, оба голые и она спросила меня почему я не ушёл, а я ответил, что без меня она бы сама на четвереньках ползла за таблетками. И улыбнулся, представив себе эту картину – она, совершенно голая, на четвереньках, ползёт через две комнаты за валидолом. Она истерично хихикнула.

Так мы и просидели с ней всю ночь, первую и последнюю нашу ночь вдвоём, двадцатидвухлетний мальчишка и тридцатишестилетняя женщина, она говорила, а я слушал, впитывая в себя всю её боль, невысказанную и невыстраданную вовремя. И с ужасом понимал, что никогда больше не смогу спать с этой красивой, богатой и безумно несчастной женщиной, потому что отныне и навсегда между нами будут эти пустые глаза.

Мы остались друзьями, иногда, хотя и очень редко, мы встречаемся и я по-прежнему никогда не позволяю ей платить за себя в кафе. Она к этому привыкла и старается не брать дорогих блюд. Я чувствую её неловкость, ей до сих пор стыдно за тот приступ откровенности и она всегда уходит первой, уезжая на машине, почти всегда на какой-то новой. А я иду пешком к метро.

Я иду и вижу её глаза. Пустые, как в ту ночь, безжизненные, безумные глаза. Глаза женщины, которая, достигнув всего, о чём только можно мечтать, не может самого главного. Не может иметь детей.