Всякий раз, когда обстановка требовала от Вити поведения непринужденного и нахального, он, напротив, становился вял и косноязычен. Пытаясь разрядить гнетущую тишину остроумной, на его взгляд, заготовкой, он уже к середине фразы терял задор, понимал, как глупо звучат его слова, отчего еще больше смущался, проглатывал остаток шутки и компенсировал её натужность извиняющейся улыбкой.

Вот и сейчас, оказавшись с Леркой-Миндачкой наедине, Витя не знал, как начать разговор. Из поставленной в пяти метрах от костра палатки до них доносились звуки суетливой возни. Минутой раньше, обняв за талию подругу Лерки, Наташку Коростелеву, Мика горячо шепнул Вите в ухо: «Слы, короче я в палатке, а ты Лерке здесь впердоль». Отозвавшись приятелю осторожным «А вдруг не даст?», Витька по исходящей от товарища легкой волне презрения почувствовал, как его акции упали на пару пунктов – даже отражение Витькиного лица в зрачках Мики скукожилось и округлилось.
«Это Лерка. Миндачка.  – холодно объяснил Мика. – Она всем дает.»
Теперь к неловкости ситуации примешивалось и самоедство: давать ему Лерка не собиралась, значит, по логике, он хуже, чем все.
Витька сглотнул предательский ком в горле и с наигранным безразличием стал осматривать окрестности.
Пламя от костра ярко освещало лишь небольшой пятачок поляны, все оставшееся пространство заставляя выглядеть черным и зловещим. Лес входил в уши Витька плотным потоком звука, различить в котором можно было какие-то щелканья, потрескивания, шепоты. Витька вряд ли смог бы определить их природу – городской житель, он боялся леса, считая его неестественным сорняком, захватившим пространство между родными и  понятными городами.
Лерка смотрела прямо перед собой. Витька пытался обнаружить на её лице хоть малейший признак эмоции или мысли, но не преуспел. Им овладело странное чувство, что с такой же надеждой на результат он мог околдовывать и постового милиционера, настолько от Лерки веяло холодной агрессией власти.
Плеснуло в реке.
- Рыба, наверное. – осторожно начал Витя.
- Чего? – Лерка медленно, с грацией бульдозера, повернула голову в сторону Вити.
- Рыба. В реке. – Витя чувствовал себя не выучившим урок пятиклассником, краснеющим перед учителем химии. – Слышала, сейчас?
-Не-а. – Лерка с той же скоростью вернула лицо в прежнее положение. Вите показалось, что он услышал, как скрипнули шарниры.
- Или Гришка Фрол.
- Гришка кто?
Не почувствовав в голосе Лерки интереса, Витя решил все же продолжить: детская страшилка позволяла убить минут семь тишины, а там, глядишь, и Мика вернется.
- Ты что, не зна-а-аешь??? Ну, это старая история, я в детстве еще слышал…. Короче, это давно было, еще при Горбачеве, или Ельцине, году где-то в восемьдесят пятом….
1985 год.
Выдержки из стенограммы заседания суда по делу Г. Фролова, г. Ремки Ростовской обл.:
« Слово берет представитель обвинения .
- Вопрос к подсудимому: из ваших показаний, данных во время предварительного следствия… передайте протокол, пожалуйста… спасибо… явствует, что 28 мая прошлого года, около полуночи, вы гуляли по берегу реки Ремковка. Услышав невдалеке шум, вы пробрались в лес, где обнаружили палатку туристов. Зайдя внутрь, вы застали там двух человек, мужчину и женщину. Что вы сделали дальше?
-…
-Что вы сделали дальше, Фролов?... Тогда снова обратимся к протоколу… Так… «Я ударил мужчину по голове гаечным ключом.» Всегда носите с собой гаечный ключ, когда гуляете? Редкая предусмотрительность. «…дважды. Женщина проснулась и начала кричать. Я ударил и её, но легко, чтоб успокоилась. Потом я вытащил её из палатки, связал руки, перетянул рот веревкой, чтоб не кричала. Когда она начала плакать, я почувствовал эрекцию и потом это… удовольствие. Потом я достал еду из их рюкзака и поужинал. После этого я вытащил тело мужчины к костру и разрубил его на куски на глазах у женщины. Она потеряла сознание. Я пошел к реке, набрал воды и вылил на неё. Она снова начала плакать, и у меня опять случилось это… удовольствие».

- И короче это, оказывается, он уже несколько лет этим занимался. Выследит парочку, или там, компанию, прячется, пока не уснут все, а потом по одному всех ключом – тюк! И рубит топором.
- Зачем?
- Не знаю. Больной, наверное.
- И что сделали с ним?
- Ну, всем сказали, расстреляют.
- Гадости ты какие говоришь…
- Так это начало только!

1986 год.
По мере того, как лифт опускался ниже, воздух становился все более влажным.
- Давно прошу вентиляцию нормальную сделать, но службез против. – угодливо хихикнул в сторону генерала профессор Митько.
- Правильно, безопасность прежде всего. – Генералу не нравилось заигрыванье малоуважаемого в Конторе Митько: сотрудники в равной степени преклонялись перед ним за талант и ненавидели за характер.
- Так а я ведь и не спорю, Анатоль Иваныч, бог меня спаси спорить. Ну, про бога это я так, фигурально.
Скороговорку Митько прервала остановка лифта. Замок на запирающем механизме сработал только когда генерал и службез, поместив ключи в разнесенные по углам скважинки, синхронно повернули их.
Пещера, как окрестили третий испытательный полигон засекреченные сотрудники, поразила даже видавшего виды генерала: пространство в триста квадратных метров лишь изредка прерывалось мощными железобетонными опорами. Посреди пещеры, за высокой прозрачной стеной из твердого пластика, стояла огромная колба с желтовато-мутной жидкостью. В колбе, не достигая дна ногами, чуть колебалась обнаженная человеческая фигура.
- Это он в питательном растворе. – Игривость улетучилась из голоса Митько. Теперь он говорил просто и по-деловому. – В воде он пока может находиться час-полтора, дальше задыхается. Но мы над этим работаем.
- Что-то не похож он на бойца.
- О-о, это вам кажется только. Видите у него на руке левой…. Вот там, ага, полоса лиловая? Из «ТТ» стреляли. Вчера. Сначала разрывчик был небольшой, а сегодня регенерировалось уже.
- Хм-м-м…
- Не верите? Максим Петрович, порадуем гостя? – и снова к генералу: - у вас табельное с собой? Сашенька, раствор откачай, будь добр.
Вода отходила из колбы медленно. Сначала показалось лицо, покрытое странной коростой, схожей с растрескавшимся асфальтом. Потом бурого цвета грудь, необычайно широкая и мускулистая, и выпирающий круг живота, поросший то ли волосами, то ли мхом.
- А это зачем еще? Тоже орудие? – стоявшие рядом сотрудники срикошетили на шутку генерала мышиным хихиканьем.
- Видите ли, здесь вопрос мотивации… Наш подопытный в своей прошлой жизни как раз определял свои поступки с помощью этого, как вы изящно изволили выразиться, орудия. Он к нам, почему, собственно, и попал… Ампутировав или, скажем, дезавуировав эту его часть, мы нарушили бы чистоту эксперимента, поэтому она, даже он, вернее, тоже стал результатом тех действий, которые мы проводили на данном экземпляре. Пистолет готов у вас? Саша, выпускай.
Стекло с переднего края колбы пошло вниз. Словно ожидая этого сигнала, существо внутри враз перескочило через борт колбы и бросилось к решетчатой двери, отделявшей его загончик от остальной пещеры. Схватившись руками за прутья, существо стало не трясти их, нет – мышцы на руках взбугрились, желваки на челюстях заиграли – и вот уже кажется, стало поддаваться железо, пошли дугой решетки.
- Ну что же вы, стреляйте! Не в глаза, если можно, там регенерация дольше…»

- Ну и короче, они типа там его прооперировали, что-то вшили, генетическую структуру…
- Чего?
- Неважно. Типа им нужен был суперубийца, чтобы его убить нельзя было, а он сам по программе шпарил, как напишут.
- А дальше что?

1994 год.
Чирик на такой расклад не повелся бы никогда, но Каха конкретно говорил, что надо с ботаном перетереть. А Каха всегда в цвет попадает, не услышишь от Кахи беспантовки. Оставив «мерина» за углом, Чирик сам не шел, послал Батю поляну попасти: шерстобитовские вконец опухли, нюх потеряли, могут и здесь на стволы поставить, клали они на дачный поселок академии.
Кисло жил ботан, безмазово жизнь пустил: хата большая, книг много, а сам на Чирика смотрит и трясется, миньжуется, за лыбой кривой шкерится.
- Понимаете, тогда ситуация сложная была… Сюда, пожалуйста…Финансирование нам урезали постоянно… Потом и распустили. Я уж и так, и так, Борис Николаичу письмо писал… Потолок здесь низкий, аккуратнее…А когда в девяносто втором на утилизацию списали, я его это, от греха подальше к себе перевез… Безопасности, конечно, никакой, а она прежде всего, как человек один говорил. Но меня Гриня не трогает, я ведь ему как отец вроде.
Много видел Чирик, и лес валил, и по Парижу пилил, но здесь захлыздил. Какой там Шерстобит, четыре в этом Шерстобита: этот, скрючившись, на две головы выше Чирика, и цепи видно, что не мешают, двинет плечом, и разлетятся цепи. А Ботан мел пургу про то, как они ему генетический код меняли, как структуру тканей правили, как височную долю оперировали.
- Какие проблемы с ним? – все равно ведь возьму, думал Чирик, такого в доме посадишь, ни одна блядь не вякнет, ни один Шерстобит не сунется.
- Кодекс поведения… Я объясню… Нам действительно удалось создать Бойца, но мы не можем программировать его поведение. Строго говоря, мы не знаем, что происходит в его голове. Мы существенно ослабили механизмы контроля агрессии и центры подавления, поэтому то, что вы видите, это, так сказать, идеальный организм-убийца. Но направляет свою агрессию он сам, и механизм этого нам не понятен.
- Ты че про себя «нам» да « мы» говоришь? Тя чё, несколько?
- Так, академическая привычка, извините.
- Тя же он не трогал,так?
- Мне это и самому не очень понятно…
- Стоит сколько?
- Я, право…
- Цифру озвучь.»

Заметка в газете «Будни Ремков», 12 августа 1995 года.
« Недавние события в нашем городе достигли масштаба поистине библейского: Чирик убил Шерстобита, Каха убил Чирика, тяжмашевские замочили Каху, красные завалили тяжмашевских, бугаевцы сделали красных на ноль, а Арслан вывел бугаевцев из движения.»

- А при чем Фрол здесь?
- Так это он их всех! Он их и убил! Они на стрелу собрались, ну как в «Бригаде», ты видела, а этот Чирик захотел порисоваться перед ними и показать Фрола. Тот цепи порвал сначала, а потом этих… всех…
- Да ну.
- Так я тебе говорю, это типа байка такая.
- И чё, все что ли?
- Ну, дальше типа говорят, что он к реке ушел. Он типа в воде живет. Потому что у него жабры есть, а по ночам на берег выползает, и если людей увидит, то все, пипец, приплыли.
- Куда приплыли?
- Ну, в смысле убивает всех. Зря смеешься, потому что здесь каждый месяц кто-то пропадает. Да ну, не буду рассказывать.
- Пересесть сюда не хочешь?
….Витька забылся. Как же хорошо проникать в эту мокрую теплую жару, как естественно, и как она под тобой двигается, и как можно лифчик выше поднять, и вывалится из чашечки белая пухлая грудь, как пакет с молоком, и уставится прямо в твои губы пупырчатой ягодой соска, и можно обхватить его, и укусить даже, и ей самой хорошо, вон как глаза прикрыла.
Фрол практиковал двойной удар достаточно давно, с тех самых пор, как одним ударом стальной ладони пробил насквозь Чирика. Рассчитать следовало таким образом, чтобы юношу, который сверху, пробить, а женщину, которая снизу, только ударить сильно, до обморока.
Для двухместной палатки Фрол был слишком велик – жаль, не пролезет. Ему нравилось забивать собой пространство палатки, и чувствовать бьющийся об парусину стенок страх, визгливую истерику двух перепуганных живых.

Он просто сдернул палатку. Девица заверещала и прижала руки к груди, как бы почитая свои сиськи сокровищем, ради которого все и затевалось, а парень, похоже, обосрался. Закатившиеся глаза и слюна по губе огорчили Фрола – в этот раз интересно не будет, не бросится он на Фрола с ножом или топором, не будет наносить десятки ударов по непробиваемым плечам, шее, голове, наполняясь ужасом от их неуязвимости, не бросит топор, не побежит, забыв девицу и сверкая задом, в спасительный лес, не зная, что Фрол по скорости обгоняет мотоцикл, а его сверхчувствительные рецепторы помогут найти беглеца и через час и через два по запаху.

Обеих девиц Фрол сгреб подмышку, юношей же тащил небрежно, за ноги. Потом он вернется сюда и тщательно, как учили, уничтожит все следы пребывания здесь этой четверки.
А сейчас он тащил их к реке, где зайдет в воду, и переплывет с ними половину реки, чтобы выйти на маленьком островке, где луна освещает открытую полянку, выложенную побуревшими от крови камнями, на которых он сможет всласть рубить, и смотреть на страх, и получать это… удовольствие.