Сквозь тонированное стекло, неоновые вывески выглядят худыми, словно скелеты. Улицы несутся листками календаря.
Сколько дней я шла к этому? Сколько месяцев? Не шла, а плыла, утопая в вязкой трясине скупых будней.
В один из вечеров, таких же одиноких и пустых, как моя постель FLOU, купленная  за дикие деньги, я просто залезла в Интернет и сбросила на один из киевских сайтов: «Брюнетка, 27 лет, ……..1000$ сутки». И телефон.

Звонок застал меня на совещании. Я прервала разнос подчинённых, и спешно вышла на балкон. Потея, слушала мужской голос (низкий, с лёгкой сипотой). Как странно было обращение «девушка» – за два года высокого руководства отчество приросло ко мне намертво. Голос сообщил, что, если мои планы не изменились, то в аэропорту меня ждёт билет на вечерний рейс. В Киеве меня встретят. Заказчик встретит меня позже.
…И вот я еду в «Майбахе».
Вспоминаю сладкий, напоминающий о детстве, запах самолёта.
Только что проскочили станцию метро «Дружба Народов».
Водитель, не оборачиваясь, сказал, что конверт на заднем сидении - для меня.

«Я благодарю Вас, за то, что Вы приняли моё приглашение.
Есть два условия нашего с  Вами общения.
1.    Вы во всём Вы следуете моим правилам.
2.    До 24:00 мы не говорим друг другу ни слова.
Жду Вас в ресторане «….» В 21:00.»

Ничего лишнего.
Текст скрипел на зубах, отдавал цинизмом, но интриговал, до стука зубов.
В ресторане официант провожает меня к столику в центре зала, снимает бронзовую табличку «заказано».
На часах 20:55.
Через пять минут часы застучат, как мои зубы.
Каждая секунда – бесконечность…
Где моя былая безупречность?

Я чувствую себя маленькой девочкой: будто бы у меня свидание, от которого я с трепетом жду первого поцелуя. Беспрерывно смотрю на часы. Он намеренно опаздывает. А, может быть, наблюдает за мной из-под тешка. Сидит, за соседним столиком? Господи…Он, наверняка, толстенный  и очень некрасивый...
Тихо так, с  лёгким шелестом, как занавес в оперном театре, выдвигается стул. Костюм от «HUGO». Светло-серый. В голубую полоску. Лицо обыкновенное, как сотни лиц, встречающихся в городе. Широкие плечи и крупные, немного грубые ладони.
Я читала это в сотне книг, но, лишь сейчас, поняла, как это ощутить, – воздух был напряжён, будто перед грозой. Мы молча ели (он заранее заказал на свой вкус). Тишину разбавляли голоса из-за соседних столиков и скрежет ножей по фарфору.
Мы доели. Принесли горячие салфетки, пахнущие паникой: что дальше?!
Он прикасается кончиками пальцев к салфетке, смотрит на меня, слегка наклонив голову вниз, а после протягивает небольшую коробку. Я открываю её, и поражаюсь: тончайшего плетения ажур, прошитый золотом, и нежные вставки алого шёлка. Я любовалась этим произведением искусства, закрываясь от моего странного спутника крышкой коробки. Я специально не пила, чтобы запомнить каждое событие посекундно, выписано и вылизано, как картины Левитана. Но на меня нахлынуло самое настоящее опьянение. Я посмотрела на своего «покупателя» исподлобья, хлопнула ресницами и, блеснув молчаливым бархатом длинного платья, удалилась.
Наступила гробовая тишина, когда мои каблуки застучали по дороге из дамской комнаты. Казалось, что даже колыхание моей груди имеет свой звук. Я чувствовала, как каждый миллиметр моего тела, обряжённого в шикарное нижнее бельё, рассматривается десятками глаз обыкновенных людей, пришедших на ужин. Сейчас я чувствовала, что я – проститутка. Сейчас я чувствовала, что могу быть другой.
Он смотрел на меня.…Нет, не смотрел, – любовался, пытаясь скрыть эмоции.
Я хотела сесть за столик, но он жестом запретил мне. Так я стояла, как статуя в Эрмитаже, до тех пор, пока не приехал наш «Майбах».

Гостиничный номер, стены которого усеяны барочной лепниной и золотом. Три комнаты: комната, играющая роль гостиной со шкурой ягуара на полу, ванная – такого же размера, и спальня с исключительно женским постельным бельём и тяжёлыми шторами. Я заглянула в бар (страх взял своё), налила себе бокал мартини, и, сидя на шкуре, стала наблюдать, как ОН тихо ходит по комнате, зажигая маленькие круглые свечи. Пахло сандалом и лепестками роз.
На минуту он ушёл куда-то, и вернулся ветром…тёплым, на кончиках пальцев, нежным прикосновением к моим плечам. Дыхание задевает мои волосы. Я не вижу его, но знаю, как он прячет свою дрожь у меня за спиной. Одним движением, как пёрышко, он поднимает меня со шкуры, опирает о бар и входит безо всякой прелюдии…просто входит…Начинает медленно, ритмично двигаться, целует мои плечи, кусает шею…Ощущения становятся сильнее, чем страх. Сильнее, чем желание новизны. Они отодвигают всё ненужное и искусственное… Я несколько раз пыталась поцеловать его, но каждый раз, в контрасте с нежным сексом, он грубо отворачивал моё лицо ладонью.
Я начинаю приходить в себя. Откуда-то издалека слышу голос: «мама…мама…господи…»   и, немного позже, понимаю, что этот голос – мой…
Я сползаю на деревянный пол, тяжело дыша и вытирая ослабшей рукой пот со своего лба. Никогда подобного не было в моей жизни.
Он присаживается рядом со мной. Гладит мои мокрые волосы, наклоняется, и целует нежными, влажными губами, вливаясь в меня…
-    Как тебя зовут? (У него низкий красивый голос.) Я протягиваю руку, указывая на пачку сигарет. Он подкуривает мне, я выдыхаю душистый, слегка приторный аромат табака, и отвечаю:
-    Соня.
-    Ты врёшь…
-    Нет, - я улыбаюсь, - действительно Соня.
-    Хм…кажется, я влюбился в тебя, Соня…

Он целует меня, как ребёнка берёт на руки и относит в благоухающую спальню с таинственно мерцающими огоньками свечей. Он кладёт меня на кровать, бесшумную, как он сам, и отходит немного назад. У него очень красивое тело: сухое, спортивное, с выгравированным рельефом. Складки у рта оттенились бликами свечей и придали его лицу тонкость, тот же тонкий эффект гравюры…Морщинки у глаз дарили его спокойному лицу улыбку.
«Я, кажется, тоже влюбилась в тебя…» Он не слышит этого – он не должен. Я приподнимаюсь на кровати, встаю на коленки и аккуратно, чтобы не спугнуть его, как дикого зверя, крадусь. Он стоит передо мной: большой, высокий, сильный. Я немного приподнимаюсь, целую его грудь, бархатную, как алькантара, опускаюсь ниже и целую вокруг пупка. Обхожу…и начинаю целовать ноги: красивое галифе, подчёркнутые колени, наклоняюсь к икрам…
Резкая, но приятная боль…Он хватает меня за волосы, подтягивает наверх и входит мне в рот… Он такой же большой и сильный, как его хозяин. Ему хочется подчиняться беспрекословно, не задумываясь…
Я двигаюсь. Как это прекрасно! Я хочу тебя всего! Я хочу Его всего! Я двигаюсь, чувствуя его дрожь. Он с силой сжимает пальцами мои плечи и начинает резко, быстро двигаться. Хватает меня за волосы, сжимая их в пучок и безжалостно вырывая. Двигается, как зверь. Как победитель…
Это даже не крик. Назвать это рыком, значит оскорбить слух. Мои губы прилипли к его животу, когда он кончил. Меня чуть не стошнило от того, что он был во мне так глубоко. Он крепко обнял меня, целовал в измазанные губы и, сев на кровать, обнимал ногами, как ребёнок. Так просидели мы долго.…Очень долго.…Потом опрокинулись на кровать, целовались, гладили друг друга не в силах говорить о чём-либо…

Я проснулась от стука - горничная.
-    Меня попросили разбудить Вас и передать, что машина будет ждать у входа в 14:30, вылет в 15:45…………….
На тумбочке столбик купюр…

Прошло несколько месяцев. Не было дня, чтобы я не вспоминала о нём. Мне хочется в дурацкой программе «Все для Тебе» сказать, как я влюбилась, только вот беда – не знаю, кому признаваться. Надо было, уж, коли я, осознанно, пошла на такой продажный путь, начать его с самолётного трапа, там же и закончить…
Достаю лист бумаги, и на одном дыхании начинаю писать. Писать о том, что было. О том, что я себе придумала. Пишу о том, что он не понял, кто я на самом деле и чего стою. Он так и не узнал, и никогда не узнает, как я чувствую мир, как любуюсь каждым его проявлением, радуюсь каждой букашке, как любуюсь каждым утром и как улыбаюсь людям на улицах.…Пишу о  том, чего между нами не будет никогда, но так…так хочется…

Ты слеп и глух, и, жаль, необратимо.
Не излечу души твоей прорехи.
Ты виделся со мной ради утехи.
Любовь на полчаса. И так…игриво…

Жизнь для меня всегда, во всём красива!
В сединах инея, в душистом цвете лета,
В багре заката, в трепете рассвета…
Ты ставишь точки: Я - никто. Я - лжива.

Ты рядом – нету месяцев, годов
– их нет!
Секунда превратилась в бесконечность.
Твоё дыханье обращаю в безупречность.
Боюсь, как смерти, звук твоих шагов…

Смачная капля падает на листок с корявыми чернильными буквами и по самую свою границу превращает несколько букв в кляксу. Как просто что-то создать. Так же просто это смазать.
Я прямо в кабинете начинаю плакать. Моя жизнь уже давно выглядит как схема: дебет, кредит, кому дать, у кого забрать. Приходя домой и, ложась на дорогое постельное бельё, не успеваешь понять, что в жизни есть ещё что-то. Я формально продалась, но в действительности купила это «что-то». Я дорого заплатила…
И вот я сижу и плачу. Молодая, красивая, успешная…
Стук в дверь.
Судорожно вытираю глаза.
- Доброе утро, Софья Яковлевна! Вам посылка.
Юноша в синем комбинезоне заносит в кабинет деревянный ящик – по типу тех, которые были ещё при советском союзе. На ящике нет ни штампов, ни надписей.

Я выдвигаю крышку, и на меня вылетает сотня яркокрылых, чудесных бабочек…

Большое спасибо моему любимому другу Артёму Явасу!