Жизнь замедлится. Лица остынут. Под тоннами пыли рухнут ангары и провалятся крыши высоток. Разбегутся в разные стороны рельсы. И ни найдётся никого, кто бы умел полировать харкотину вокзального пола. Коровы к тому времени выучатся дышать пиздой. А в хазарских гетто переведутся плановая пылюга и опийная грязюка. Что даже детям неоткуда браться будет. Мир станет вакантным, валентным, валютным, вольготным. Но люди и тогда, по привычке, будут стирать в кровь затылки об эбонитовые воротнички.
  
В жаркие дни с асфальта перестанет сочиться влага. К магистралям потянутся экскурсии – глазеть на вдавленных килем в дорожное полотно целлофановых воронов, лениво и обречёно бьющих крылами по прессованному щебню. А мальчика, вдруг робко вытянувшего хилую ручонку им навстречу, накажут – обварят душистым пенистым вареньем.                
  
Присутственные места затянет сможистый запах внутренностей. Четырежды на дню отсюда станут возносить торжественные мольбы обратной, дисковой стороне Бога.
  
Цифра станет принципом. Принцип станет расчётом. По его окончании из недр старухи восстанет материк, которому чутьём суждено пережить вторжение ласковых орд. Люди с сушёными головами принесут матке мир. Закормят её кино индийским и кино индейским, наобещают волхвов из Лукоморья и битлов из Мухоморья. А потом потихоньку заселят в сочные виноградины её лимфоузлов прожорливых раков. Загибаясь, старая вновь облагодетельствует приживальцев – её кудесному дару пердения влагалищем станут годами обучать дев из middle caste. Всего лишь затем, чтоб те имели полное, неоспоримое и неотъемлемое право из окон пивных наблюдать за тем, как их мир катится к хуям.                                

Зубы к тому времени научатся рвать бомбами. А меня станут из года в год приглашать ко вторникам. Пока однажды я не предпочту им фестиваль свистоёби. Где буду корзинами жрать засахарённые гланды, запивая их чем-то, что, при достатке позитивной тяги, можно фальсифицировать водой из луж. Буду восторженно орать, увидев в небе тучную луну, слегка только побитую варикозом. «Смотрите! СМОТРИТЕ!!!» буду вопить, распинывая скулы спящих. Позволяя им немо вопрошать настороженными двоеточиями глазниц. А напоследок недовольно расквакаюсь, заставив маму меня утешать - корчить отвратные рожи.            

Тянись к свету. Сколачивай корпорацию.    
CRY WITH US.
PRAY WITH US.
BUY WITH US.
HIGH WITH US.
DIE WITH US.
А идя в магазин, будь уверен – у тебя обязательно купят.

Подстрочник или подствольник? Подонок или подранок? С концами понятно, а где искать начала? И главное – с кем?    
  
Бойся комара. Бойся паучка. Прячь за пазуху запах. Ходи стороной. Сторонись шагов. Купив копию, закопай её в ноздре и искупайся в растворе. Помоги левше. Спаси нелепого. Выручи безрукого. Слепи клоуна. И выеби его в ноги. Вынь занозы. Выплюнь козы. Крикни громко. Помяни котёнка. Сдай посуду. А свечку- сюда вот.        

-Ты был в церкви?
-Ну, был…
-Да ну на хуй!?
-Вот те и на хуй!
-А я не хожу вот… Мне руки там негде прятать…

-Что-то не прёт мне. С работой…
-Как? Не берёт никто?
-Да что-то… даже пойти некуда…
-У тебя ж во дворе магазинчик, а на двери объява- мол, продавец нужен.
-Не, туда я не пойду. Боюсь. Куда они прежнего дели?

-Ты видела крота?
-Нет.
-А ела голубику?
-Неа.
-Нюхала гриб?
-Цц!
-А трогала гроб?
-Слушай, ты дурак что ли?!    

-Руки только сначала некуда девать. Потом привыкаешь. К тому ж, мне было их чем занять. Я ж как,… – трудился там. Так, ничего особенного, - пришёл-ушёл. Два раза в день. Утром затянул ему болты на руках да ногах, вечером- ослабил.

-Дааа, понимаю о чём ты. Тут недалеко тоже было, ларёк стоял. А сейчас – нету.

-Ну ладно, будем спать…

Клин старше. Поэтому он победит диск. Видимость их сотрудничества, внушённая некогда гончарным кругом, патефоном, граммофоном, проигрывателем, компьютером и иже с ними – обман, как и всякий комфорт вообще. Клин устанет и восстанет. И застопорит колесо. За колесо вступится его не облегченная форма. На сушу обрушится сокрушительный дождь тяжёлых зубастых пластинок. Но Матушка нас укроет. Прародительница – пизда нас спрячет. Тёплый клинышек Венеры нас упредит. Мы переждём непогоду в лоне грудастого первобытного чудовища. А выйдя, упадём ему в ноги. И не посмеем взглянуть на его лицо. Которое не осмеливались ни ваять, ни рисовать даже отважнейшие из отважных - пращуры-кроманьонцы. Зато мы наделаем себе рубил, каменных идолов пиздятины. Водрузим их на древки. Вклиним их в стрелы. Поклонимся чёрному клину! Поклянёмся на чёрном клине! Уходя, прильнём к нему к губами! Уйдя, выстроимся в чёрный клин! Обозначим наш клан чёрным клином, пусть вьётся он над нашим вождём! Заткнём врагу глотку чёрным клином кляпа! Кликнем братца-ястреба! Дадим ему потешить чёрный клин клюва горячими клёпками вражьих глаз! Клином клянусь – их глаза – мятые диски. А всякий диск – конформист. Как всякий бес – анархист. Хотя нет! Чу! Зачем нам всё это? Давай лучше выспимся. Устраивайся поудобнее. Вот так, да. Сюда. Правда ведь, у сороки обалденно ароматные подмышки?