Жизнь… (номер не определен, абонент навсегда заблокирован), Берлин, 2 мая 1945 года, Унтер ден Линден.


Дым и прозрачно-синие тени от развалин.. утро раннего мая…..

Дитрих, смешно покряхтев, все таки удобно залег в своей тщательно вырытой в грудах каменных и бетонных обломков ячейке, пристроив тяжелый и неуклюжий панцерфауст и бутылку молока (которую он берег уже три дня, даже зная что оно наверняка испортилось, как символ прошлой жизни)…
Все таки недаром он таскал глыбы и бревна всю ночь. Теперь было удобно. А тогда, ночью, его тогда занимало только утро… что будет ЭТИМ утром…
Он ждал его всю жизнь, как будто впервые, как в 14 лет, понял, что такое ждать…. И вот оно наступило. Самое правдивое и искреннее утро. Утро радости от облечения. Он давно искал его, такое утро. А сегодня оно неожиданно нашло его. Как удивительно – он просил о таком очень долго, и только сейчас…. Почему не раньше????

Почему именно вот так? Дитрих пожал плечами и улыбнулся пока еще серому, начинающему неудержимо светлеть небу. Оно было странно синевато-оранжевого цвета – видимо пожары на окраинах добавляли свои зловещие отблески в цвет этого совсем не по весеннему серьезного купола над маленьким шариком Земли….

Пять утра… Сквозь утренний туман, пронизывая его и слух всех, не оглохших еше,  как всегда несется звук - еще далекий – гаубичной канонады – да и со всех сторон, - пока еще относительно тихий.

Через час, как и каждый день, он, этот грохот,  станет уже невыносимым, заглушающим не только слух, но и само ощущение жизни в этом уже мертвом городе. –
- Городе Апокалипсиса. Города забывшего когда то любовь и так и не вспомнившего даже самого себя. Последнем городе его несбывшейся мечты. Городе, в котором он любил и его любили. Городе, которому, которому, как и его собственным выдуманным городам, предстояло быть разрушенным. И теперь Город разрушался не на белом листе – он рушился наяву, на его обезумевших слезившихся от гари глазах, в дыму, грохоте, отчаянии, мерзости, гадости, копоти, экскрементах, разлагающихся трупах, слезах, и… каком то безумном безмолвии в душах выживших. Временно выживших.

Оторвав взгляд от неба, Дитрих усмехнулся. Весь этот глупый придуманный Геббельсом Рагнарок – чушь. Нет богов. Если бы они были, с этим городом давно уже произошло что нибудь. А не теперь.  Когда конец и так уже ясен.  Если боги не слышат душу всего одного человека, который ночами просит их о счастье, такие боги дают только то что происходит сейчас. Но это все случилось и без них.

Мрачного и обрекающего на уныние гула армад вездесущих американских самолетов пока, слава несуществующему Богу – или богам?, - еще не слышно…. И то ладно.. Эй ты, Бог, спасибо! - Дай уж насладиться мгновениями, раз не даешь насладиться жизнью, эй, ты, тот, кто называет себя Богом…. Не мешай…
Дитрих устроился в такой уютной, с таким трудом отрытой ночью ячейке. Улица, еще клубившаяся утренним туманом, начала смертельно и стремительно оживляться….
Туман сменился в одно яркое мгновение вспышек выстрелов  - гарью и цементным удушающим дымом от рушившегося слева соседнего дома….
Грохот нарастал, на улицу пришла такая долгожданная и такая радующее близкая смерть… Огромный танк выползал из за угла, в замедлившемся времени и космосе Города, бронированный зверь беззвучно для Дитриха ревел, медленно разворачивая пушку в его сторону….

Серые тени трупов на углу ничуть не мешали ему, вжавшемуся в ячейку, целиться…
Он вспомнил страшные, испуганные, адреналиново-смешанно-активные, совсем еще юные глаза мальчишки в серой не по размеру каске, глаза искаженные страшной осколочной болью, который три дня назад упал на одной из улиц города рядом с ним…. Тогда, подержав его голову, и прикрыв ему веки, он искренне позавидовал. Мальчик умирал в первый раз. И поэтому то ему было совсем не страшно жить, а страшно было умирать. У смерти были его собственные глаза.
А какие теперь глаза у него самого, подумал Дитрих? Хрипло рассмеявшись, он понял что не знает этого сам .. Он давно старался не глядеть в зеркало. На этот вопрос ему никогда не хотелось отвечать.

Звуки исчезли, ход время замедлился, казалось, время остановило даже вонючий дым, сделав его тающим рисунком на фоне черно-горящих домов и серого-серого неба…. Он целился. Он в последний раз в жизни собрался. Он понимал, что все это глупость, что все давно проиграно, что все не стоит таких жестов, которые не оценит никто, включая него самого. Но целился, понимая, что это ЕГО утро. Утро ЛИЧНОГО ЗАВЕРШЕНИЯ. Утро гибели богов – в том смысле, что он твердо знал, что унесет с собой жизнь этих страшных существ, изобретших любовь. Он больше не позволит делать игрушками чувства людей. Он заберет богов с собой, в тьму. Там им, и ему тоже – самое место.

Он целился. И на миг, как ему казалось, зажмурился.

Жизнь, не имеющая номера.  Место и время - не имеет значения…

Унтер ден Линден. Улица его теперешней до боли смешной одинокой противотанковой ячейки с панцерфаустом….

Еще раз зажмуриться….

Вместо вековых посеченных осколками лип, развалин и гари была солнечно-смеющаяся в лицо улица. Она – рядом. Та, которую искал и вдруг нечаянно нашел. Та, с которой хотелось бежать и лететь в разбеге за горизонт, которую хотелось носить на руках, дарить цветы и гулять под звездами в самые суровые морозы. Что он все и делал, пожалуй даже слишком пунктуально. Даже на Восточном фронте. Он, помнится, продержался только потому что, бредя по метровому слежавшемуся снегу где то под Москвой, проваливаясь по колено, обессилев от голода, потеряв командира и часть, он не терял духа – потому что все время вынимал и смотрел на ее фотографию. Фотографию на обгрызенном временем кусочке  желто-серой бумаги. Она дала тогда ему жизнь и возможность выйти к своим. На этой непонятной и ненужной войне она была тем, что делало жизнь и ее трудности – ЖИЗНЬЮ. Давала цель. Вернуться.

Унтер ден Линден. Солнечное утро. Кафе «У Веселой Марты». Они смеются, в руках у нее – его горные ландыши…


Унтер ден Линден.

Полумрак… Красно-оранжевый закат, ветром проникающий в мансарду,  тягучий горячий и горячий каменно-деревянный воздух. Их тела, их слияние, крики, нежность… и так будет всегда, ведь правда?…

Этот город - город любви. Город надежд на спасение вдвоем, среди этого шумящего липами мира.

Утро всех начал. Ее счастливая улыбка и дымящийся кофе..
День планов. Планы на день, работа с мыслями о ней…
Вечер с ней. Вечер встреч. ЕЕ смеющиеся глаза и губы.
Ночь вместе. Ночь. Ее крик и счастливо выгибающаяся фигура…

Утро… Город бесконечности, почему ты оказался не бесконечен??????????? ПОЧЕМУ???

Унтер ден Линден. Убийство. Слова холоднее меченного черепами клинка эсесовца.  «Нет, конечно, я тебя не люблю. Я думала ты давно об этом знаешь…?». Время суток не имеет значения.

Унтер ден Линден. Громкоговорители, радио, кафе, престижная работа, костюмы, светские вечера.
И НАСТОЯЩИЕ, а не светские, вечера. Вечера наедине самим собой. Взгляд из окна на липы, желтеющие под  дыханием неумолимой осени. Унтер ден Линден… -  «Под Липами». Улица жизни и смерти. Город умер. И он умер вместе с ним. Еще тогда. Поэтому умирать не страшно. Мертвые не могут умереть, это аксиома Города…

Жизнь третья. Номера тоже нет. Еще не присвоили.

Он встал перед танком – весь САМ - навылет, навырост, распрямившись. Панцерфауст не дрожал. Просто не сработал. Танк тоже остановился. На этот раз целились в него….

Ему было не страшно умирать. Он когда то погиб там – на Унтер ден Линден. Мертвым нечего бояться. Он уже погиб на этой самой, но и на совсем другой улице… Место и время, однако, не имеют значения даже для мертвых. Прошлое и настоящее калейдоскопом мешалось перед подслеповатыми глазами, дым заставлял плакать… Седой мужчина бросил ненужную противотанковую игрушку…. Поправил воротничок. И стоял.

Безветренно. Дым… вечный дым веков….Ему не хотелось стрелять.
Защищать? ЧТО? Мир, который предал ЕГО Город, ЕГО Унтер ден Линден? Если бы можно было защитить ЕЕ, что то имело бы смысл…. Но из четвертого окна последнего неразрушившегося на улице дома – ЕЕ дома!!! - на него глядела не она, а ствол пулемета… Короткая боль в груди… Пуля? Нет, не русская, а та пуля что он давно ждал, пуля от самого себя. Не решался, боялся, и просил, и просил небо о ней. Все таки Боги есть. Мрак, кружащийся коридор.. Спасибо, Город. Я вернусь… А она? Врните мне Унтер ден Линден….

Тихо… Никто не стреляет…. Русский танкист, сняв шлем, тихо ругнулся…
- Леш, вот ведь идиот, все же сдались, а он полез… Зачем????… и седой, и на вид молодой совсем.. а туда же.. Хоть не подбил нас… Испугался что ли… Чего поседел то…Счас документы провеюб….
Командир танка, вылезший из чрева горячей машины подошел ближе….
Седой, да.. а на вид лет 27-30… И костюм… Странно… В основном мальчишки же одни в фольксштурме бывают… Счастливо умер старик , сердце… Говорят такие возвращаются на землю…. Кто смертью такой умер.
- Какой смертью, Леш, мотор сел у старика….. Перед самой победой…. Мог бы жить…
- Дай-ка документы, не старик это, не видишь что ли, проверить надо….….
- Нет у него ничего, только вот это….

… В руках у старшего лейтенанта был теплый кусочек бумаги, пожелтевший, с оборванно-обгрызенными краями. С него смотрела девушка с пронзительными глазами на фоне покрытых снегом лип…. Солнце играло в ее волосах… Унтер ден Линден, 02.01.43  - гласила корявая выцветшая надпись….  

….Русский с обветренным и уже морщинистым лицом поднял глаза от обрывка бумаги, вздохнул,  вгляделся в начинающее развеиваться серое небо черными выгоревшими домами и над посеченными осколками, обугленными липами. Нервно помяв старую фотографию,  вернул ее сержанту-наводчику, прокашлялся и неожиданно твердо сказал –

- Вот что, и правда вернется он… любил он, еттить твою, да и умер то не за фюрера, а за улицу эту, где она жила…… просто жизнь это все треклятая, мать ее в пеленки…. У нас такая же, Юр, блять…. Вот что, оттащи его, и заводи машину…. Хватит…

Танк захрипел, выдавил клубы угольно-черного дыма и двинулся к невидимому горизонту между развалин….

……………………………………………………………………………………………………..

Унтер ден Линден никогда уже не будет такой, какой была вчера. . Она каждый раз - разная. В миг, когда люди любят друг друга под липами, Город меняется. Изменился он и на этот раз. ….Пошел ливень, смывая копоть и гарь с бесконечных развалин, танков, и пыльных касок на трупах…

Унтер ден Линден, ты когда-нибудь полюбишь нас так, сумеешь, сможешь полюбить нас так, как мы любим теб и друг друга? Ведь мы знаем - богов нет, а есть только ты – наша жизнь, наша любовь, - под липами бесконечных и неумолимых веков….