ГЛАВА ПЕРВАЯ

Господин N. (истинная фамилия – Тараканов [Абель Каинович]) вышел из особняка, вальяжным жестом поднял свою рано поседевшую голову вверх и бросил ленивый взор на небо.
- Фёкла!!! Фёкла, говно!!! – выкрикнул господин N. (Тараканов). – Зонта, дура, не бери, - ясно!…
Ответом ему была винтовочная очередь…

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

…Всего минуту назад дворовая девка Фёкла Проскурвина, стоя напротив огромного зеркала, с удовлетворением провела пухлой розовою ладонью по свежевыбритому подбородку, сняла с вспотевшей переносицы и протёрла треснутый мифриловый лорнет подолом поношенного сарафана с ярко-зелёными петухами и зубрами, воинственно шмыгнула картофелеподобным носом и подошла к окну, распахнутому во двор. Ядовито цыкнув дырявым моляром, она припала пахнущей лосьоном «Утро стрелецкой казни» щекой к изъеденному древоточцем прикладу древнего (ещё дедушкина), но всё ещё добротно работающего «Манлихера» и, затаив на мгновение зловонное дыхание, уверенно поймала в перекрестье прицела господина N. (Тараканова).
- Я те дам – говно!… - процедила она сквозь сжатые в тугой шрам губы. – Я те дам, суке, зонтик!…
Железный крюк, криво торчащий из обрубка правого фёклиного запястья (горькое напоминание о боях за свободу Алжира) мягко коснулся спускового крючка винтовки. ТРА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – взорвались майским громом выстрелы.             Г-н N. (Тараканов) грудью на выдохе поймал свинцовую смертоносную массу. Лицо его, всего мгновение назад такое отрешённое и безмятежное, исказилось жуткой карнавальной гримасой боли и ужаса. Выпученные глаза медленно потухли и закатились вверх, под веки. Из горла с кашлем и хрипом хлынула густо-чёрная струя крови. Тело, подрагивая, плавно осело в пыль.
- Бе-бе-бе! Ля-ля-ля! – вагнеровской ведьмой закружилась в диком танце Фёкла по комнате. Пышные телеса цепляли за субтильного вида этажерочки, откуда звенящим дождём брызгал на пол хрупкий мейсенский фарфор. – Попала-то! Попала, ёбана в рот! Попала!!! – и далее, высунув румянощёкую физию в коридор : - Егорыч! Егорыч, хуй моржовый! Гони целковый, смерть ходячая! – (Кулак Фёклы восторженно колотил по ветхой притолоке.) – Проспорил, дурень! Проспорил-то насчёт барина!…
…А семидесятидевятилетний дворник Егорыч уже давно стоял за скользким изгибом коридора, согнувшись пополам и припавши бирюзовым искусственным глазом к резной замочной скважине дверей напротив. Кряхтя, он разогнулся, недобро усмехнулся в густо-зелёную окладистую бороду, вяло пробороздив её немытой пятернёю левой руки, правой же отработанно незаметным движением резко выдернул из голенища стоптанного сапога до тошноты острый альпийский топорик.
- Проспорил, гришь?… - спросил он нехорошим голосом, распахнул створки дверей и хромающей утиной походкой вошёл в апартаменты.
Побледнела Фёкла, заколыхалась вся, пОтом исходя, задницей своей широченной к свежевыбеленной стене прикособочилась.
- Ты, Егорыч, чевой-та?… Чевой-та ты, старик, задумал-то?… Я ж те так просто не дамся… Не дамся я те, - слышь, чего говорю… - залепетала девка.
И тут полуторапудовый и поросший густым рыжим волосом кулак её, подобно молнии, мелькнул в спёртом воздухе мансарды и, словно пушечное ядро в стену Измаила, с хрустом влип в дворникову челюсть.
Зубы брызнули, как росинки.
Раскинув плющевым зайцем руки, Егорыч взмыл в воздух, не завершив дуги, шмякнулся о стену, и, припорошенный осыпавшейся от удара штукатуркой, мешком шмякнулся на пол, где и затих, около двух минут покочевряжившись в конвульсиях.
- Тьфу, срань Господня! Тьфу! – Жёлтый холодный глаз Фёклы победно блеснул из-под кустистой бровищи, она метко сплюнула пережёванным табаком “Virginia” на мозаикально-хаотичный французский паркет, и, показав уже начинающему коченеть Егорычу мясистый малиновый кукиш в ритуальных шрамах и татуировках, неспешной утиной походкой отправилась в светлицу, - штопать пожранное буржуазно настроенной молью алое кумачовое знамя к завтрашней показательно-образцовой общеуездной первомайской стачке…