Однажды Сысой Гонорейкин пришол домой, а там тиоща што-то мешает в кастрюльке. А, - говорит, - пришол, садись, еш. – А што есть поесть? – бодренько пошутил Гонорейкин. – А винигрет. И дальше мешает што-то в кастрюльке голой рукой. А рука жырнайя, как халадец и вся в папырышках, веснушках и небольшых токих гнойничках. Но Гонорейкина не вырвало. Он и не то ещо видел на кухне. Например, он знал, што ракавина, где кавырялась тиоща, была вся в густых бурых потеках, осклизлая, а дырачка забита кокой-то дрянью, похожей на плевок чахотошного. Но тут он увидел, как прозрел внезапно, што тиоща не только с голой рукой, но и вся – голая. Кожа у нее везде бледная, ноздреватая и тоже вся в папырышках, по бокам жырные складки, жопа обвисла так, што ноги только от коленок видно. Сисек и жывота Гонорейкин не видел, патаму што тиоща стояла задом и все што-то мешала в кастрюльке. По спине у тиощи бежал пот – по ложбинке между двумя горбами, и утекал в междужопную щель. Ещо у тиощи был хвост. Каровий. И она им обмахивалась от мух и срала прямо на кухне, стоя у рокомойника. А мух было неожыданно много, они радостно летали по кухне, завиваясь в маленькие водоворотики. Но Сысоя не вырвало. Он взял ложку, внимательно глядя на тиощу. Та перестала срать и типерь ссала тижолой жолтой струей.

Гонорейкин зачерпнул винигрет и сунул ложку в рот. Он ощутил во рту што-то, оно стало быстро копошытца и пролезать ему в глотку. Тут тиоща пернула и он непраизвольно сглотнул. Потом пасматрел на винигрет и помешал ложкой. Сверху винигрет был сиреневый, а внизу – беловатый от массы членистых червячков, каторые содрогались и сокращались. Сысой задумался. Он ущипнул сибя за яйтца, но ничиво не почуствовал. Это сон, с облегчением падумал Гонорейкин. И спакойно стал есть винигрет, выплевывая особо бойких чирвячков, каторые кусали ево за язык, в бальшую жолтую лужу на полу.

SeaW