- Майн гот! Который час? - воскликнул херр Штольц.
- Двадцать пять минут девятого, - ответил молодой человек. -Вы кого-то ждёте?
- Знаете, юнге Артур, -зашептал толстяк, страшно округляя клаза. -Каждый день. В половину девятого утра. Ко мне. Приходит... ОН!!!!

"ОН" было произнесено как "пездец". С проворством, несвойственным 50-летнему австрийцу, херр Штольц вскочил из-за стола с недопитым кофе и, задевая по дороге картины и статуэтки, ринулся внутрь салона.

Удивлённый Артур спрятал луковицу часов в нагрудный карман пиджака. Ничто, казалось, не могло нарушить солнечное спокойствие Марияхильфер-штрассе. Вот проехал экипаж с гербом  Габсбургов на боку. Пробежал мальчишка-газетчик. За столиком соседнего кафе усатый грек Ставрос Пападопулос что-то пишет, попыхивая вонючей трубкой.

На пороге галереи появился херр Штольц с пачкой рисунков.
- Прошло тринадцать лет нового века, а душой я всё ещё в прошлом... - галерейщик торопливо снимал с натянутых верёвочек сочные работы с фруктами и жопастыми купидонами, вешая взамен акварели нежно-хуёвых оттенков и размазанные пальцем карандашные портреты немецких овчарок. -Но уж лучше кубизм, чем подобная мазня!

-А-ха-ха-ха-ха! - не выдержал Артур. - Простите, херр Штольц, но что за это за дерьмо?

-Я сниму это, как только ОН уйдёт! Видите ли, Артур, это ЕГО дерьмо.
-Чёрт побери, да кто ОН такой?

-Это мой кошмар последних нескольких месяцев... -Штольц присел рядом и глотнул остывающий кофе. - Поверьте, я перевидал на своём веку многих художников, но такого самоуверенного и наглого бездаря встречаю впервые! Считать себя непризнанным гением после двух провалов на экзаменах в Академию художеств! Каково?!!!

-А отказать?
Херр Штольц махнул рукой.
- Всё равно ОН будет приходить снова и снова. Приносить новую мазню... Ладно, пускай: занятия искусством лечат душу. Красота спасёт мир, как утверждал ваш Достоевский...

-Красота сейчас в деструкции, - заметил Артур, закуривая сигару. - Возьмите того же Пикассо. Что до судьбы мира (простите за пафос), то я считаю - смех спасёт мир!
Да, кстати: херр Штольц, хотите, чтобы этот малый больше не приходил к вам?
-Что? Больше не приходил? Вы... собираетесь выставить его на улицу?

-Да нет, всё гораздо проще. Давайте его разыграем.  Я буду изображать агента по закупке картин для музея современного искусства, наплету, что портреты его овчарок... ахахахаха! не могу... ну, в общем, придумаю по ходу действия. Уверяю вас, ОН должен уйти сам и больше не вернуться!
-Никогда?
-Никогда! Должен же я помочь соседу...
-Работа в синематографе даёт о себе знать, юнге Артур, - улыбнулся хозяин салона.

***
И в этот момент с колокольным ударом стенных часов, отметивших половину девятого, в ореоле солнечного света посреди Марияхильфер-штрассе, испугав чью-то болонку, возник чёрным силуэтом ОН.

Он приближался к салону херра Штольца, сжимая подмышкой ветхую папку. На нём был длинный, волочащийся по земле чёрный балахон, на который он периодически наступал и спотыкался, взмахивая руками. При этом с головы его падал грязный котелок. Бурча под нос ругательства, он поднимал и снова надевал его. Он был невысокого роста, но в башмаках на несколько размеров больше. В разинутой пасти одного башмака виднелся дырявый носок.

-Гутен морген! - рявкнул он, подойдя. -Отличный день! Ну-с, как у нас с кофе? Угощаете? - и, пока херр Штольц ходил внутрь за кофейником, художник схватил со стола недоеденный яблочный штрудель и затолкал его целиком в голодную пасть, роняя крошки.

-Вообще-то мы собирались кормить голубей, - заметил Артур давящемуся гению.
-А фы ффо фафой, фой фэфы? [А вы кто такой, чёрт побери?] - вытаращил тот белёсые глаза.
-Позвольте представиться, Артур Бергер, агент по закупке картин для музея современного искусства в Зальцбурге!
-Афофь Фыфер, - дожёвывая, тот протянул грязные пальцы, но Артур предпочёл спрятать руку за спину.

Им обоим было по двадцать с небольшим, но грязь и тараканьи усики делали художника намного старше.

-Итак, к делу! - жестом Бергер пригласил Фыфера сесть. -Херр Штольц, не скрою, много о Вас рассказывал. То, что Вы делаете, меня ОЧЕНЬ и ОЧЕНЬ заинтересовало.

От неожиданности у Фыфера штрудель застрял в горле. Он поперхнулся, но мощный удар по спине выгнал застрявший кусок на тротуар.
-Ну вот, прекрасно: и голуби, как говорится, сыты... Да! Я видел ваши акварели - это потрясающе! Какая лепка формы, какой колорит! А собаки! Анималистический жанр, друг мой, природные формы - это золотая жила! Ну что этот кубический Пикассо или квадратный Малевич... Пародия на геометрию!

Довольный художник отхлебнул кофе и залез за сигарой в коробку к Артуру.
-Ха-ха! Ведь Малевич еврей! А свой жыдовский квадрат пусть втюхивает всяким первобытным дикарям типа русских!  Цивилизованный народ покупает вот что! - Фыфер обвёл рукой вокруг. -Правда, херр Штольц?
-К сожалению, из вашего опять не купили ничего, - потупил взгляд галерейщик.
-Вот судьба истинного творца! - торопливо воскликнул Артур. -Думать о судьбах искусства, а не потакать вульгарным вкусам! Ничего. Музей оценит их по достоинству! -он раскрыл принесённую папку с акварелями.

Фыфер недоверчиво посмотрел на него. Он думал о другом. Пока Артур, цокая языком, через лупу изучал портрет овчарки в чепчике, быстро поднял с земли упавший кусок штруделя и проглотил его, хрустя песком.

-Вы так любите собак... - проникновенно начал Артур. В этот момент самец болонки с голубым бантом, которого вела на поводке некая дама, остановился, задрал ногу и обильно обоссал фыферовскую штанину.
-А собаки так любят вас...

-Шайссе! - Фыфер вскочил и пнул болонку, оставив на белоснежной жопе грязный след.  

Артур листал папку. Новых сюжетов там не было. Те же бесконечные венские достопримечательности, срисованные с открыток и овчарки, овчарки...
И вдруг...

-Обнажённая! Взгляните, херр Штольц!
-О да! - подыграл галерейщик. -Она вполне может быть центром экспозиции...
-Ну... Вообще-то я не рассчитывал продавать эту работу... -покраснел автор шедевральной ню.

Раздвинув ноги в красных чулках, на кушетке лежала голая фройляйн неопределённого возраста, которой слово "обнажённая" подходила, как Фыферу - слово "элегантный". Нарисована она была карандашом, подмазана розовой акварелью на губах и щеках. Пирожки глаз обрамляли тени-облачка мелко тёртого грифеля, как будто рисовала школьница.

Оригиналом служила пожилая шлюха по имени Бригитта из благотворительного дома Меннерхайм - первая и единственная женщина, которая согласилась дать Фыферу бесплатно, но за будущий портрет.
Творец уже два раза выебал её авансом, но работу закончить не спешил. Своим портретом, похожим на оригинал так же, как  "Чёрный квадрат" на лобковую стрижку, он безмерно льстил старухе в надежде получить лишнее свидание на халяву. Единственная работа из папки, которая содержала в себе если не частичку души автора, то хотя бы его мысль.

С трудом сдерживая смех, Артур вытащил на свет бесстыжую меннерхаймскую Венеру.
-Как это смело! Эстетизация порнографии - это новое сло...
-Чтооо? Где порнография?! -рявкнул тот.
-Хорошо, хорошо... Традиции Возрождения. Я хочу купить у вас эту работу.

При слове "купить" Фыфер захлопал глазами-нулями:
-Вы... серьёзно? А сколько вы...? ммм... да! Это вам будет стоить дорого!
-Сколько?
-Ммм... Пятьсот шиллингов!
-К сожалению, столько музей дать не сможет.
-А сколько тогда?
-Сколько? Позвольте подумать... -Артур взял лупу и принялся изучать работу с разных точек зрения. Наконец, выбрав одну точку, он остановился. Увлёкся и не заметил, как пучок солнечных лучей, пройдя сквозь лупу, прожгли бумагу насквозь. Края тлеющей дыры вспыхнули.

-Ахтунг!!! - завопил Фыфер громче хора мальчиков-кастратов. - Что вы наделали!
-Простите! -Артур схватил чашку с кофе и выплеснул на огонь, забрызгав гущей и портрет, и папку с остальным.
-Швааайн! Я работал над этим два месяца!!!
-Ой! Что я наделал! Позвольте, я вытру! - Артур сорвал с головы художника котелок и принялся стирать им кофейную гущу.
-Отдай! Паразит! Сволочь! -художник вцепился в свой головной убор.
-Позвольте, я вытру!-повторял Артур. Оба, упираясь, тянули на себя.
-Отдай!
-Позвольте, я вытру!
Гнилость фетра дала о себе знать. С треском котелок разорвался, и Фыфер, перелетев через стул, шлёпнулся в лужу на дороге.

Самец болонки с голубым бантом, проходя обратно, написял ему на рукав.

Такого издевательства художник стерпеть не мог. Он хотел броситься на Артура с кулаками, но, вставая, наступил на полу балахона и грохнулся на край стола подбородком. Зазвенела посуда, посыпавшись на тротуар.

Из-под стола Фыфер вылезал весь в коричневых подтёках кофе на лице. Над ним возвышался херр Штольц, уперев руки в бока.
-Попрошу вас уйти, пока я не вызвал полицию! -заявил он. -Любому терпению есть предел!

Бурча под нос ругательства, незадачливый гений собирал заляпанные работы.
-Обратите внимание! -Артур поднял за угол прожжёный, облитый кофе портрет. -Так гораздо концептуальнее! Назовём этот портрет "Прожжёная блядь!" Или нет, не так: "Коричневая чума"!

-Вы мне заплатите! -чуть не плача, заорал Фыфер, вырвав у него из рук испорченную бумагу. -Вы мне за всё заплатите! И ты, и ты! Все! Недоразвитые животные, скоты! Плебеи! Жыды! Суки! Суки! Суки!
-Чтооо? Убирайтесь отсюда, и мазню свою не забудьте! - воскликнул херр Штольц.
Издалека, заинтересовавшись истерическими выкриками, стал приближаться полицейский.

Роняя из папки рисунки, Фыфер побежал по Марияхильфер-штрассе. По дороге он задел столик Ставроса Пападопулоса, и рассыпал целую стопку исписанных бумажных листов. Оставил отпечаток башмака на заглавном листе, написанному по-русски "Марксызм и нацы аналный вапрос".
-Кхлэ! - заорал ему грек по-грузински. -Шагы цэпуляр моныкцы шам пэршыл давал зры!


Не оглядываясь, художник быстро шёл дальше. Мимо тех кафе с зажравшимися бюргерами, которым он внушал превосходство арийской расы, мимо готичного собора Св. Стефания, который мог нарисовать с закрытыми глазами...

Папка жгла дрожащую руку. "Ненавижу! Ненавижу всех и всё здесь! Художнички! Творцы! Гении! Даже среди них естественный отбор! И эти недочеловеки думают, что талантливее МЕНЯ?"
"Пять лет, - стучала мысль,- пять лет голода и нищеты в этом блядском, прогнившем насквозь городе, пропитанном дерьмом сионистов и марксистов! Где власть короля ничтожна, а жыды помыкают немцами! Нет, пора отсюда уезжать в Баварию. В Мюнхен!"

Он миновал Старый город и долго шёл не останавливаясь и не сворачивая, пока не вышел на набережную Дунайского канала. Серые волны укачивали у каменных берегов ветки и мусор.

"Художники не могут изменить этот мир,  - он закурил подобранный сигарный бычок, - сколько бы они не создали, порядок в него вносит очистительный огонь, уничтожающий всякое дерьмо. Мир принадлежит полководцам и политикам, а художники - это жалкие шлюхи, создающие фон для верховной власти. Бегущие за её великой идеей, как собаки за костью. Что ж! За идеей дело не станет! Я устрою вам, прожжёные бляди, коричневую чуму! И вернусь сюда уже победителем."

Он размахнулся и швырнул в грязную воду папку с рисунками. Ветер подхватил её на лету, и все работы рассыпались по поверхности воды. По каналу поплыли неуклюжие здания, загородные пейзажи, овчарки...

Только портрет шлюхи взмыл вверх и, поднявшись, повис на фонарном столбе. "Hitler" - виднелась корявая подпись в единственном чистом углу.
"Да, кстати, - подумалось ему, - а что я скажу Бригитте?"




27.05.05, в день рождения художника кино Артура Семёновича Бергера. Ему и посвящается данный креатифф.