Часть первая.

Кукурузное существование моё могло продолжаться невъебенно долго, когда бы меня на начали терзать ипохондрия и мигрень. Именно тогда на помощь мне и подоспела любовь!  О любовь! Имя тебе – Карина! Едва взглянув в её глаза, как я уже имел пятерых детей (пока ненамного ошибся), стиральную машину  «Индезит» и смерть в семидесятисемилетнем возрасте от анемии. Хуй знает, что разглядела она в свечении моих  глазных яблок. Но первой её фразой было откровение: «До этой встречи я жила только искусством!»

   Через семьсот тридцать семь дней после этих слов я вздрогнул. У моего первенца единокровного в голосе неожиданно прорезались изуверские децибелы и спать с ним в одной комнате становилось абсурдно. Хотя и раньше вышеупомянутое дитё не давало спуску родителям.

   Происходило все примерно так: около одинадцати часов вечера, после кормления, омертвевшими от беспрерывного таскания руками мы с благоверной укладывали Макса спать и бросались ужинать, а в полночь сынок начинал испытывать странное беспокойство, время от времени огорчительно крякать и плеваться соской. Если же мы не заглядывали на каждый кряк и не возвращали соску на место, Максимилиан немедленно заходился злобным рыданием, просыпался и все начиналось сначала. Если же нам удавалось удержать соску на месте, кровинушка спал до половины первого ночи, потом без всякого усилия открывал свои хитрые глазки (в папашку, бля!) и начинал сучить конечностями.

   В течение последующего часа нам приходилось ожесточенно трясти ребенка, пока его не прибирала дрёма, и он не засыпал, храпя во сне, как пьяный извозчик. Стеная (как невозвращенцы у Стены Плача). Мы рушились в кровать и превращались в овощи. Как водится, в три часа ночи нас снова будил свирепый рёв чада. Переругиваясь, мы поили Максуда из бутылочки и принимались заново укачивать его. Он лукаво щурился и норовил накачать в новый памперс. Ни ласки, ни уговоры не могли заставить дитя смежить очи. К четырем утра нам начинали грезиться волшебные сцены ритуальных жертвоприношений детей в Ирландии на Празднике Духов. На худой конец – появление цыган-детокрадов.

   Вскоре мечты уступали место изнеможению, и мы сдавались на милость тёще. Что удивительно: мудрая женщина в минуту зашептывала сознание проказника-внука до нулевой отметки, и у нас высвобождалось два часа тревожного сна.

   А как все охуительно начиналось. Сплю я как-то ночью и снится мне Лаврентий Берия. Сидим в его кабинете, он воблу чистит, я пиво разливаю по кружкам. Изворочался весь, конце концов проснулся, а жена моя говорит мне: «Надёжа и опора, ты будешь смеяться, но пора в роддом ехать, у меня схватки начались». Надёжа и опора спросонья занервничал, ясен хуй, засуетился: принял ванну, позанимался с гантелями на скорую руку (ибо нехуй!), позавтракал и повез любезную супругу рожать.  В родильном отделении взболтнул сонных медиков, отправил с ними жёнушку на материнский подвиг и попиздовал в ларёк за шампанью.

   Спустя два часа я уже ебошил рульку в ресторане, а по завершении банкета мои беспечные товарищи, кстати, падонки и распиздяи (за что им хвала и честь), уволокли меня в баню с эротическим массажем. Беспезды, лютых трудов стоило мне уговорить этих смешливых проказников, что я вовсе не нуждаюсь в половом отдыхе и рождение у меня первенца – ни хуя не повод к безоговорочному разврату. Всеми правдами и неправдами отпизделся от них, остался в предбаннике и под отвратительный визг прыщавых харьковчанок, доносящийся из парилки, булькнул «Блэк лейблом» и признался себе в отцовстве.

    Часть вторая.

   Москву не крестили. В болота, в леса – березняки и ельники  -- русские пришли уже христианами. Расшугали на хуй всю весь и чудь, ибо нехуй.  Православные в первом ещё поколении. Старики рассказывали, как Владимир, сын князя Святослава от ключницы Малаши, сам стал князем новгородским, а потом и вовсе великим князем киевским. Гулящий был князь, ебака грозный. Мало ему было супруги Рогенды и другой законной супруги – чехини, и третьей – болгарки, и четвертой… Он ещё и угандошив брата своего, взял в наложницы беременную жену его.  А ещё было у Владимира 300 наложниц в Вышеграде, 300 в нынешнем Белогородке близь Киева и 200 в селе Берестово. Всякая прелестная жена или девка страшилась любострастного взгляда. Хуяст был князь и ёбок. Редкий неслабохуй!!!

   И говорили старики, что захотелось ему сестры византийского царя Василия – Анны. Тем более что Анна помахала хуем (отказала, в смысле) сыну германского императора, будущему Оттону II. Но грузанули константинопольцы: станешь христианином – возьмешь Анну. Стал. Взял. Повесил на шею крестик. Расколотил к ебеням собачим прежних божков: и Перуна, и Джабога, и Хорса, и Стрибога, и иранского бога Симаргла, и женского бога Мокошь.

   Впрочем, говорят ещё старые хуилы, что, выслушав посланцев иудейских, магометанских, католических, остановил Владимир свой выбор на православии. «Вино, -- сказал магометанам, -- есть веселие для русских, не можем мы без него». И только крестился весельчак, ебака, убийца, пьяница, вояка и исторический падонок, и только крестил весь русский народ, силой затолкав его в реку Днепр, как затих, стал примерным, верным и мирным. Святой стал князь. С него все пошло.

   У мусульман проще. Родился – уже мусульманин.

   Уловил, камрад?  Крести парня. Мысленно с тобой.

   Березовский, неоднократный отец.