Резко хлопнув дверью, Лёня выскочил на лестничную площадку. Трясущиеся пальцы не подчинялись ему, поэтому он долго вылавливал последнюю сигарету из пачки. Наконец-то  сделал первую затяжку. Постукивая зажигалкой об стену, и нервно стряхивая пепел себе на штаны, он забурчал отрывистым голосом.                                                                                                                                                                                        - Вот ищейка то, как овчарка, выпустит нос, и ходит за мной.                                                                       - Эх, нужно  было в щиток сунуть, сам мудак - Лёнька шмыгнул носом и раздражённо расплющил окурок об стену.                                                                                                           Тут его бормотание прервал высокий женский окрик – сидишь скотина, ишь пьянь подзаборная, с утра успел уже бельма залить, как не захлебнулся ещё, гад паршивый!    
   И она, ловко, словно боец гранату, вытащила из-за спины бутылку и метнула её в стену. Баклажановый тон лица Леонида резко поменялся на оттенок свежего огурца. Безудержный вопль, разъярённого самца гориллы, раздался из самой глубины его желудка.                                                                                                                                               – Ааа, тыы, ты, Тыы что наделала, дура - он присел на корточки, и как дебиловатый ребёнок, бессмысленно захлопал   ладонями по растёкшейся, из разбитой бутылки, луже.
      Прислонившись виском к дверному косяку, женщина утирает, неожиданно набежавшие, слёзы полой байкового халата.  
  - Да, лан те, Танюх, не реви – бросив в неё облако мутного взгляда, Лёнька поднялся с пола и подошёл к ней. – Ты, это, не думай, мы с Валентинычем точно пополам с утра поделили, я ж не алкаш, Таньк, ты что, ты же знаешь, я от усталости, начальники достают, работы много, а так я могу вообще не пить, если захочу.
   - Вот и захоти, захоти – взвизгнув, она дёрнулась и скрылась в глубине квартиры. Лёнька почесал нос и, опустив голову, молочным телком поплёлся вслед за ней.
      Остывший чай с радужной плёнкой на поверхности, бултыхался алюминиевой ложкой, зажатой в румяной женской руке. Скукожившаяся, как подошва от ботинка, яичница на холодной сковородке соскребалась пожелтевшими от сигарет мужскими пальцами.     Семейный завтрак.
    - Танюх, будь человеком, хоть на пиво то дай, а?                                                                         - Тяжко мне, пойми же ты – облизывая пересохшие губы, упрашивал он её.     
Оборвавшиеся провода Танькиных нервов. Большая часть её жизни отдана борьбе, борьбе за чистоту крови близкого человека без примеси этанола. Ей не удалось стать спасателем, всё-таки Лёнька тонул, постепенно захлёбываясь спиртом. Последняя попытка. Возможность выбора, между одиночеством и лечением.
      Лёнька любил её когда-то, и  может быть все его силы ушли на эту любовь, ибо в остальных ипостасях жизни он был слабым человеком, особенно в своих привычках.                 Выкинув белый флаг и уцепившись за Танькину руку, он отдаётся медицине.
    Полинявшая пустота трезвого утра, бессмысленность существования. Не нужно искать, просить, наливать – новая жизнь в чужом измерении. Родные глаза и постаревшее тело, любимой женщины. Первые седые волосы на её голове. Почему он раньше этого не замечал?      
   - Поедем на «ВДНХ», мёда надо к блинам на масленицу купить – находила для него развлечения Таня.  
    - А наш Пушок сидит на крае бочки и ждёт, пока какой-нибудь карасик не всплывёт на поверхность, и тут же его когтём цап и вытаскивает – смеясь, рассказывал ей Лёнька, когда они забрели в какой-то павильон на выставку кошек.  
   Куст сирени подмигивал им фиолетовым глазом. Они остановились рядом, поглядели друг на друга и внезапно расхохотались.
    - Девушка, ваши розовые трусики, изумительно смотрятся на фоне зелёных листьев – кривляясь, обратился он к Таньке.
   - Может, вам нужна помощь? – погладив её по пояснице, спросил Лёнька, напоминая ей о том, как они впервые встретились. Как он поднял её на руки, чтоб она сломила ветку сирени на старом высоком кусте, но не смог удержаться и упал, утыкаясь лицом ей в трусы, под задравшимся подолом юбки.  
    Нагулявшись, они присели отдохнуть в кафе напротив дома. Двойной эспрессо. Звуки джаза клубятся вокруг столиков. Внезапно, Лёнька сгибается пополам и падает на пол.           03. Больница. Две операции.  
    Усталые ссутулившиеся плечи, рутинные будни ухода за тяжелобольным. Капельницы, судна, уколы, смена белья, домашний бульон. Наконец-то долгожданная выписка.  
   Еле передвигаясь на слабых ногах, при помощи Танькиной поддержки, Лёнька добирается до квартиры. Грустный взгляд, инвалида в сорок один год.
    Чтобы хоть как-то занять себя и помочь семье, он начинает мастерить поплавки для удочек, сачки, подсачники, плести сети, и другие рыболовные причиндалы, благо рядом магазин «Рыболов», хозяин которого с удовольствием стал брать на реализацию, его качественные поделки. Трудно угадать в какой момент может улыбнуться тебе удача. Но, то ли чудо, то ли удачный расчёт, в общем, простенькое занятие, постепенно, превратилось в доходное дело.    
    Влажное дыхание утра заставляет открыть глаза. Прозрачные занавески впускают золотую искру, проснувшегося солнца. Жаль, Танька не смогла поехать с ним, отпуск у неё был только зимой.  
   Безмолвие воды, мелкие ленивые рыбёшки,  только долбятся носами в наживку, сбрасывая её с крючка, вместо того, чтобы заглотить целиком. Поплавок раздражённо дёргается во все стороны, создавая иллюзию ложного клёва. Звуки лёгкого дребезжания колокольчиков на донке погружают его  внутрь себя, и лишь чьи-то шаркающие шаги
заставляют вернуться в реальность.    
- Клюёт? Много поймали? – прищурив близорукие глаза, обратилась к нему особа непонятного возраста, то ли девушка, то ли старушка.  
- Нет – односложно отвечает Леонид, недовольный, что нарушили его одиночество, столь глупым и ненужным вопросом.
- А вы давно сидите? – навязывалась она на беседу.
- С пяти утра, уже уходить собираюсь – попытался завершить разговор Лёнька, мельком взглянув на её тонкие губы и стоптанные на бок ботинки.
- Вам, наверно тоже на завтрак пора – хитро прилепляла она новые слова к разговору, - вы тоже с турбазы? – уточнила девушка, и нервно затеребила молнию на облезлой куртке, всем своим видом демонстрируя, что будет ждать, пока он соберётся.  
К корпусу они шли вместе, и как не пытался Лёня, отгородится от неё чехлом для удочек и стандартными ответами на банальные вопросы, но, Юля, как она представилась, была целеустремлённой попутчицей. Поэтому вечером, он обещал зайти к ней, чтоб починить замок в её чемодане, из которого вываливались все вещи.
    Запах картофельного пюре в столовой, прокручивал кадры фильма о стёртых из памяти моментах детства.        
   - Абрикосы я вообще не покупаю, только яблоки и то осенью, считается, что работники культуры могут и на хлебе прожить, а я ведь какие тома книг тяжёлых у нас в библиотеке выдаю, всё же сама ношу, расставляю по полкам – громким голосом жаловалась соседкам по столу Юлька.
- Но свою работу я менять не собираюсь, должен же кто-то приносить в общество истинные ценности –  не понятно для кого, с пафосом, провозгласила она.
Какая-то сердобольная старушка отдала анемичной бледной Юле, свою порцию абрикосов. Тщедушная девица благодарила её своим довольным сочным чавканьем.
   Хлопки волейбольного мяча об сетку. Увлечённый игрой, разгорячённый Лёнька, не замечал комаров, кружащихся вокруг него. Юлька шлёпнула его по плечу рукой, разгоняя назойливых соперниц, присосавшихся к нему в кровавых поцелуях.
    - А я тебя уже  заждалась, - оголив зубы в улыбке, потянула она его за собой.
    - Погоди, кое-что забрать надо – поняв, что отвертеться не удастся, он не спеша, пошёл к лавке. Юлька опередила его, взяв вещи в руки и подавая их ему, она довольно отметила, достаточно приличную марку часов и модель телефона. Настроение у неё стало ещё более жизнерадостным.
   Чемодан, почему-то оказался спортивной сумкой с отломившимся язычком молнии. Но это было уже не важно, так как у Юльки вдруг  безумно заболела голова, видимо, сказался непривычный сосновый воздух. Хорошо, что у неё с собой, совершенно случайно оказалась бутылка кагора, хоть есть чем лечиться.  
    - Налей, половинку – попросила она, протягивая Лёньке штопор и пару стаканов. Он, как-то, замялся немного, и налил вина в один стакан. Юлька, слегка притронулась губами, и залезла на кровать, поджимая под себя ноги.
   - Я, что одна буду – капризно растягивая слова, произнесла она и  сунула свой стакан ему в лицо.
Лёнька отстранился и сделал шаг в сторону двери, но вернулся обратно, сел на край постели и начал говорить, как разговаривают с попутчиками в поезде. Его неторопливая речь, стекала по каплям, как водопроводная вода из неисправного крана. Детство с корабликом из сосновой коры, юность, отмеченная тремя семёрками и запахом сирени. И взрослость, прихватившая тетраэдр с уроков химии, который со временем увяз в заспиртованной колбе хаоса, раскачивающего устойчивую и правильную модель семейного атома.  
   - Нельзя отдавать свою волю, право на своё решение другому человеку, пусть даже и очень близкому – разогретой карамелью, правильных слов вливалась к нему в душу Юлька.
   -  Значит, это была для тебя необходимая потребность, пришло бы время и ты сам смог бы остановиться, твоя жена не смогла тебя понять и принять таким, какой ты есть – сочувственно всхлипнув, она пододвинула поближе опустевший стакан и засмотрелась на Лёньку преданным взглядом щенка шакала.                                                                            Про неё он узнал, только, то, что ей тридцать восемь лет и судьба её глубоко несчастна, правда, без видимых причин. Злой рок, не дал ей счастья.
    Наивное мужское сердце зависимого человека дрогнуло в непонятной тоске. Он почувствовал силу её желания обладать им. Сопротивляться он не умел. Аддикт…
   Дни полетели серпантиновыми лентами, ночная палатка дарила фейерверки бутылочных салютов. Жадные губы горячили его кожу. Женщина, стоящая на коленях, постоянно добивалась необходимой ей твёрдости, а потом, вытирая лицо, купалась в его наступавшей мягкости.
   Наступившие после приезда в город будни, не отрезвляли Лёньку. Всё было брошено к ногам принявшей его подруги, и его время, и его работа, и его деньги. Материальный мир не бесконечен, и на дне мешка осталась только его душа.
   - Дай мне время, и я сам всё заработаю – пряча глаза, уговаривал он Юлю, - смог же я один раз.
   - Тебе просто повезло, удача не будет лыбица два раза, но, ты можешь стать более практичным и разменять с Танькой вашу квартиру. Твой же дед всю жизнь прожил на Белорусской, а она и к Новогиреево привыкла.  
  Неслышный поворот ключа в замочной скважине. Басовитый голос, невыращенного и невоспитанного им сына, перебивался задорными девчачьими смешками. Повернувшись к нему спиной, растрепав коротко постриженные волосы, похудевшая Танька уютно хлопотала на кухне. Лёнька незаметно вышел, прихватив сигареты с комода.
   - Даже ради меня ты не можешь забрать своё, трус - горячилась Юля.                                    - Знаешь что, я тебе не нянька и времени у меня ждать пока ты на что-нибудь сподобишься, нет, собирай свои вещи и уматывай отсюда – проезжающий за окнами грохочущий трамвай, подтвердил правильность с пониманием произнесённой, Юлькиной речи.
   Поздний вечер на лавочке под покосившимся грибком, добрый город не даст остаться человеку без внимания и поддержки. Жизнь в подвале с людьми, не захотевшими использовать силу против этого мира и оставшимися при своей слабости. Слабодушие, как мера возвышенности бомжей??? Абсурд или степень разрушения структуры общества…
   Выпорхнув беззаботной пташкой из метро, Юлия почувствовала упёртый в неё жесткий взгляд человека в обносившейся одежде, с перетянутыми резинкой волосами на затылке. Расплывшееся чернильным пятном воспоминание, но у неё так много знакомых, что она решила даже не  напрягать свою память.
   Мужчина следовал точно за ней. Его рука, успокаивающе поглаживала рукоятку ножа, спрятанного в кармане. Вдруг, он споткнулся, посмотрел под ноги и подобрал округлый булыжник голыш, обычно используемый некоторыми хозяйками в качестве гнёта для капусты. Это знак, - подумал он. Но тут же его стали терзать сомнения, что же всё-таки лучше ножом или камнем. Он, то представлял мозги, растёкшиеся из треснутого черепа по асфальту. Красиво, как бутерброд с сыром и маслом. То, его радовали картинки с вырезанными внутренностями, размазанными по забору. В любом случае, картина его внутренней боли имела жёлто-красный цвет.
   Сейчас, сейчас, ещё чуть-чуть осталось потерпеть, вот только она свернёт на пустырь, выжидал он, проходя мимо рисующих мелками детей.
И тут его неожиданно осенило, что он не хочет её смерти, он не хочет, чтобы дети навсегда сохранили воспоминания о жестоком бродяге, убившем несчастную жалкую женщину.   Именно, жалкую. Только в эту минуту, он понял, что, уничтожив её, в этот момент жизни, он вознесёт её героиней до ангелов и до людей. В то время, как если он сейчас остановится, и она доживёт до старости, то и смерть её будет жалка. Одинокое гниение в пустой квартире. После неё останется только вонь на земле, и то которую вскорости забрызгают освежителем воздуха.
   Не слабость вызвала колебания внутри него, а только теперь он обрёл силы принять по-настоящему трудное решение. Её жизнь, её наказание, за её сущность. Он не палач. Он человек, владеющий небом внутри себя…
     Выйдя из лифта, Танька долго стоит на пороге квартиры. Затем, спотыкаясь на ступеньках лестницы, она сбегает вниз, прижав к груди букет сирени, который только что нашла у дверей. В голове, как выстрел звучит – догнать, только бы догнать.                    Шум улицы, машины, светофоры, люди, дороги. Он успел уйти. Город рассыпавшегося песка.