(продолжение)


Гул выстрелов волнами угасал среди дюн. Рядом загромыхали доски. Энди оглянулся. Лейтенант Брюс вбивал каблуки в тёс. Офицер поманил сержанта Николсона и, перекрикивая грохот пальбы, прокричал:
- Ну, что сержант разглядел, откуда они в нас швыряют?
- За той дюной батарея. Должно быть, у самой подошвы. Бьют почти навесом.
- Глаз-ватерпас. Но, как утверждают союзники, ещё вчера пушек за холмом не было. Периметр держала пулемётная рота. Видишь … во-о-он там, на самой верхушке четыре рыла торчат.
- Да. Окопчик в один ряд.
- А там больше и не надо. Пулемёты станковые. Пока добежим, всех закопают. Одной ленты хватит.  
- И что делать?
- Предлагаю, вам, ничего не делать. Французы две недели просидели, и мы отсиживаться станем. Ребятам скажи, чтобы головы зря не высовывали. Тут каждый камешек пристрелен.  

Метла артобстрела, махнув в сторону французских позиций, вернулась на прежнее место. Видно решила вынести горцев до чиста. Огонь стал плотнее. Энди не открывал глаз. Толчки от взрывов трясли его в пригоршне окопа, как забытую костяшку в коробке из-под домино.
Страх своими холодными пальцами, как по клавишам аккордеона, пробежал по его рёбрам, ударил под вздох и застрял комом под самым кадыком. Единственное о чём мечтал Энди в этот миг, избавиться любой ценой от огромной склизкой жабы, которая свила себе гнездо прямо под его желудком и, растопырив лапы, давила спиной на диафрагму. Энди задыхался, а она гнусно ворочалась, стараясь устроить лежбище поудобнее.
  
По сизому, запачканному облаками небу прокатился орудийный грохот. Снаряд, как раздувшийся навозный жук перелетел через поле. Грузно упал на позиции правого фланга. Прямо на французские траншеи. Слабое пламя едва полыхнуло. Из клубов дыма медленно выползло жёлтое облако и стало оседать.
Второй снаряд не долетел до линии окопов. Из порохового белого дыма со свистом выплыла новая жуткая ядовито-охровая лента и медленно стала сползать в траншею. Для сидевших в своём конце окопа шотландцев это было всего лишь ещё одно пятно на коричневом холсте боя. И только, когда из укрытия, как синие фасолины из кожуры, посыпались французы, клетчатые гленгэррии горцев, словно поплавки стали выскакивать из земляного укрытия. Германцы прошлись по ним горячей свинцовой струёй. Торчавшие на высоком пригорке тупые рыла станковых пулемётов оживились. Они дежурили не зря и дождались своей очереди. Германская пулемётная рота, дамокловым мечом повисла над шотландцами, не позволяя горцам даже высунуть носа их земляных трещин ставших для пяти сотен человек готовой ловушкой. Газ прижимался к земле и полз по ходам сообщений, подбираясь к каждой ячейке.  

Николсон сжимал двумя пальцами жестяной свисток.
- Лейтенанта. Только на бруствер запрыгнуть успел. Брюс. Он же моложе меня, на год.
Свисток плясал.
- Слушай, Макларен от газа на дне не укроешься. Назад побежим, всем хана. Здесь останемся, потравимся к чёртовой матери. Надо ребят поднимать. Ты слышишь меня или контузило?!
- На пулемёты?
- Шансов у нас добежать до верхушки дюны, нет ни одного. Сочинять не стану. Но, если здесь дожидаться – и четверти часа не просидим. Вытаскивай задницу из окопа, рыжий, поднимай ребят. Я - на левый фланг. Выныривай и дуй. Не вылезем на воздух, все здесь задвохнёмся, как крысы в норе.  

Огромная тёмно-синяя, почти чёрная туча, как покрывало медленно драпировала небо. Казалось, ветер будоражит края ткани, разворачивая скупо окрашенное солдатское покрывало, которым хочет накрыть всех, кого счёл уже заживо погребёнными. Сияющие черви молний глодали сизое небо. Между голым полем и стальными облаками метались ласточки. Ни вверх, ни вниз, для них пути не было.

Офицерский свисток пел напрасно. Горцы не могли подняться. Энди попытался выглянуть из окопа. Пулемётная очередь взрыла песок. Пыль поднялась спиралями, мелкие песчинки колючей россыпью стеганули по лицу. Макларен скатился на дно окопа. Дёрнул кобуру и, выставив револьвер над траншеей, высадил всю обойму, как в копеечку в белый свет. Курок стукнул несколько раз вхолостую. Рука тряслась в нервном припадке. Энди отмахнул в сторону барабан и, мотнув револьвером, высыпал на дно траншеи стреляные гильзы. Левой рукой судорожно скрёб по подсумку, пытаясь достать патроны. Палец дёрнуло болью. Под ногтем вызрела тонкая строчка синяка. Кончик ногтя отломился. Макларен досадливо отшвырнул в сторону револьвер. Вгрызся в ноготь. Выплюнул обломок и обессилено откинулся на земляную стенку.

Хищное шипение атаковало слух, заслонив даже грохот орудийной пальбы. Впереди по дну, из французского окопа полз тоненький язычок газа. Энди сидел, положив подбородок на колени, вздрагивая от каждого нового взрыва. Колючие капли пота жгли глаза, дробя взгляд мутными шестигранниками. Макларену казалось, что газ уже опутывает его ноги, и жёлтые испарения поднимаются, чтобы прикоснуться к пересохшим губам. Во рту набралась вязкая слюна, но заставить себя проглотить её Энди не мог. Горечь словно была уже ядовитой. Но, выбираться из окопа ой, как не хотелось. Энди сидел ссутулившись, привалившись одним плечом к трупу. На мертвеца Энди не смотрел. Свисток захрипел в изнеможении и затих.

Грохот совсем растревожил жабу сидящую внутри. Она нахально заявляла свои хозяйские права. Растопырила лапы и заворочалась. Кишки в животе словно окаменели и от взрывной волны рассыпались прахом. Ядовитый жабий пот отравлял кровь Энди похлестче хлора. Макларен погрузился в гущу забвения, как муравей в варенье. Апатия завладела им полностью. Пошевелиться значило совершить подвиг. Ничего не хотелось. Желания умерли. Воли не было. Мозг превратился в манную кашу. В мышцах не было силы. Глаза жгла усталость. Он уже чувствовал то место в середине лба, куда ударит твёрдая свинцовая косточка. Ему самому нужен был сигнал, который заставит подняться.

И тут пушки смолкли.

Тишина ударила в голове колоколом. Энди вдруг испугался, что оглох. Макларену на всё стало наплевать. Сидеть в этой крысиной норе было противно. Захотелось, чтобы мука кончилась. Прямо сейчас, подняться в полный рост. Вместо этого он понял, что пальцы, скованные в замок на коленях, размыкаются, как перетёртые волокна старой верёвки. Чтобы удержать равновесие Энди бросил правую руку вниз. И вздрогнул. Со дна окопа подала голос бурдонная труба. Ладонь упиралась в мягкий бок меха.

Энди с усилием загнал внутрь себя воздух. Позвоночник выпрямился, как мачта и парусом распахнулись лёгкие. Развернувшаяся диафрагма придавила мерзкую жабу. В середине груди образовалась тугая настырная жилка, которую Энди до этого даже не замечал. Она, словно шприц с болеутоляющим средством, впрыснула в лёгкие силу.
Рыжий Энди Макларен облизал пересохшие губы, сгрёб мех под мышку и зажал мундштук зубами. Он знал, что не успеет сыграть и двух тактов. Поэтому сдавил локтем пузырь из козьей шкуры, ухватился правой рукой за бруствер и выпрыгнул из окопа. Поле, по краю которого уже ползло ядовитое облако, втягиваясь щелями траншей, словно пожелтевшими губами курильщика, вдруг огласилось резким стонущим звуком. Казалось, тишину располосовали ножом. Бурдонные трубы напряглись, как непокорная жилка в середине груди. Низко и монотонно завыли в унисон обречённому сердцу. Сердце, торопясь, отсчитывало последние удары.

Тяжёлые башмаки зло вышибали пыль из земли. Ровное как тарелка поле презентовало пищу пулемётам. Жаба не сдавалась. Крючковатыми пальцами она скребла внутренности. Карабкалась вверх, чтобы выжать силу из упрямой жилки. Страх скомкал горло. Вдоха нет. Челюсти заплясали. Мундштук выскочил и впился в щёку. Как брошенная на отмель рыба Энди хватал губами воздух. Но он, словно выкачанный из этого безжизненного пространства между серым небом и рыжим полем, не шёл в лёгкие.
Только мех, стиснутый колючим локтем, ещё хранил остатки живого дыхания. Музыка вилась спиралью. Гулко гудели бурдонные трубы. Пальцы сами начали отбивать по клапанам нервную дробь и дроны ожили, выпустив на волю неизвестную, рождённую прямо сейчас, мелодию. Мех испускал последний выдох, и тут лёгкие неожиданно раскинувшись как крылья, снова погнали воздух. В пайпе, как в тигле плавились страх, время и это поле, и каждый шаг, и шёлковый шёпот шрапнели. Бег пальцев переливал всё это в песню.
И песня, или ветер… Скорее песня, рассекла удушливое серое марево, которое сотрясал заоблачный грохот. Небосвод треснул сетью молний, изобразив узор, который Энди видел в детстве на старинной чаше. Блик прошлого, словно нитка в бабушкиной прялке, вплёлся в мелодию.  

«Боюсь, а играю. Играю и не знаю, будет ли у песни конец…
Жизнь вот прямо тут – этот звук. Пока бурдоны поют… Я жив. Покуда поют».  

Пальцы на ощупь отмыкали и замыкали пути, а воздух рвался на волю. Дико гудела басовая труба, разрушая строгую гармонию свинцового посвиста и барабанного боя орудий. Пайп пел перекрикивая партию пуль.
И тут Энди отчётливо понял, что неуязвим. Золотая нить прошила сердце, словно луч света упал на диафрагму, которая превратилась в увеличительное стекло. Преображенный линзой свет потревожил жабу, та подтянула лапы и стала просачиваться, распадаясь щупальцами мрака куда-то вниз, пока не исчезла. Свет наполнил лёгкие прохладным ветром спокойствия. Блуждая по коридорам флейты, он настойчиво подсказывал подушечкам пальцев единственный ритм и обретал обличье в песне.

Энди отсчитывал такт, кивая головой. Веки были стиснуты как зубы. Пальцы судорожно чеканили на клапанах рисунок мелодии. Словно припевом она отсекалась мыслью: «Ну, вот сейчас». Но пулемётчики словно заслушались.
Ресницы дрогнули. Сбитые носы армейских ботинок мозолили глаза, смотреть на вершину холма Макларен не решался. Он так и представлял себе германских пулемётчиков, которые дико ржут, восторженно аплодируя его дурацкой выходке, похлопывая закопченными ладонями по стальным ручкам затыльников.

«Куда я прусь? Ведь всех сейчас положат. И я виновен в смерти и не только своей. Откуда этот страшный восторг? Может не свет ведёт меня? Куда ребят за собой тяну? А может, никого кроме меня и нет на этом поле. Поэтому немцы и не стреляют, хотят поразвлечься. Какой же я … Вот и свистка уже не слышно. Дурак!»
  
От непрерывного подъёма заныли ноги. Бежать по песку, совсем не то, что скакать по горам. Нет выступа, о который можно опереться каблуком, нет вбитых в землю камней, по которым прыгаешь, как по мостовой. Ноги вязли в дюне. После многочасового перехода и бессонной ночи, Энди овладела инертность. Он остановился. Куда бежать. Цели он перед собой не видел. Он прижал подбородок к груди, только чтобы не смотреть на пулемёты, до которых оставалось, наверное, не больше полусотни шагов.
Ноги словно окаменели, и только грудная клетка работала чётко, как мех нагнетающий воздух в храмовый орган. Пальцы вздрагивали на клапанах. Мелодия дрожала, но не замирала. За холмом чахоточно перхали пушки. Под пороховым туманом, стелился ядовитый полоз. Жёлтая зараза облизывала правый склон холма и должно быть плескалась на дне траншеи.
Вокруг будто скопилась тьма. Макларен понял, что среди пустоши изрытой воронками, пронизанной свинцом и наполненной ядом он остался один. Одиночество сдавило его, как тугой воротник мундира. Энди ощутил себя наедине с той, к которой толпами в гости не ходят. Инертность подавила ужас. Обиды было больше чем страха. Раздражение кольцами холодного огня пробежало по рёбрам и стянуло голову тугим обручем. Казалось, не пот течёт по вискам, а кровь.

«Если бы вокруг были свои. Пусть лишь ещё один человек. Только бы не одному, стоять вот так, глупо подставив лоб на обозрение пулемётных дул. Ещё бы раз увидеть напоследок знакомое лицо, что-то сказать, подумать. Успеть. Не умереть в безмолвии».

Энди жутко захотелось оглянуться.

Состязание продолжалось. Новобранцы откатили кэберы к блокгаузу. И теперь перемешавшись с толпой зрителей, медленно, по всем правилам тактики, организованно отступали к столу, где остывала закуска, и надрывалось испарениями виски. Сержант следил за секундной стрелкой хронометра. Зобастый Мактарвиш повращал кистями, а потом принялся сжимать ладонями невидимые эспандеры. Оправив килт, он согнулся над валуном. Горошина забилась в жестяном горлышке свистка. Крепыш обхватил руками громадный обтёсанный камень. Сейчас Мактарвиш был похож на атланта, который не удержал свою драгоценную ношу и любой ценой пытается водрузить её на прежнее место. Каменный шар медленно поддавался. Жилы на шее Мактарвиша, переплелись, как корабельные канаты. Раскрасневшийся громадный кадык подпёр подбородок. Бок камня тёрся о пузатую бочку. Бочка покачивалась и норовила рухнуть. Мактарвиш гаркнул, заставив зрителей вздрогнуть, и взгромоздил многопудовую сферу на крутобокий пьедестал. Девушки отбили ладоши. Азартный старикан, который давеча замерял полёт кэбера и здесь нашёл себе занятие. Подскочил поближе, чтобы посмотреть, не упадёт ли валун. Шар покачался и замер.  
Мактарвиш, приспособившись, уже скакал между бочек, закидывая на них гладкие валуны. Освоив свой фирменный вопль, он каждый раз ошеломлял им зрителей, так, что субтильные старушки, ожидая пока не утихнет эхо боевого клича, затыкали уши морщинистыми ладошками. Справившись с последним снарядом, Мактарвиш нокаутировал воздух и на бис исполнил партию смертельно раненного медведя.
Энди шёл вторым. Он натёр руки мелом и застучал подковками по плацу. Расставив пошире ноги, он обнял каменный шар. Осталось разогнуться и закинуть снаряд на деревянную крышку бочки. Энди застыл в нелепом полуприседе. Шар не шелохнулся. Энди даже не понял, сможет ли он поднять валун. Гладкие бока выскальзывали из пальцев, как шаловливая красотка. Шар позволил обнять себя ещё раз, но не двинулся с места, словно лежал неподвижно много веков. Энди заторопился. Капли пота раздражающе медленно ползли по лбу, повисали на кончике носа и скапливались в ложбинке над верхней губой. Макларен приплясывал вокруг ноши атлантов, но не мог даже оторвать её от земли. Зрительское внимание растянуло мгновения. Мускулы ныли. Макларен уже знал, что пыжится напрасно, но никак не мог признать поражение и отступить. Он думал, что от окончательного позора его избавит судейский свисток. Ногти тщетно скребли по гладкому боку. Камень словно примёрз. Наконец Энди загребая землю, подсунул пальцы под самый валун и, резко выдохнув, дёрнул шар. По пояснице словно ударили бичом. Каменный шар плюхнулся на прежнее место. Сглотнув солёное озерцо с верхней губы, Энди побрёл прочь с плаца.        

(продолжение следует)