I choose not to choose life,
I choose something else.
Mark Renton.


Согретое в ладони лезвие дрожащей рукой подношу к глазам. Не плачь, остановись, прекрати. Зеркало в засохших брызгах зубной пасты. Волосы на размокшем куске мыла. Моя зубная щетка. Детский плач за стеной. Мать опять истерично вопила, на шее вздувались вены, отец устало пожал плечами.
Зубы скрипят, я улыбаюсь своему отражению, оно уже догадалось, что его ждет, грустно улыбается в ответ.
Скучная, но необходимая процедура, мне так хочется. Ножницы открываются со скрипом. Пока срезаю волосы, на большом пальце рвется мозоль.
Дедовская складная бритва царапает череп.
Смешная заплаканная башка в клочках шерсти, мокрые обрезки волос прилипли к щекам, колют голые плечи. Уши торчат в разные стороны, розовые на просвет. Зажимаю рот ладошкой, чтобы не заржать.
Ладно-ладно, успокойся. Кафель обжигает пятки. Руки снова дрожат. Левая ползет, закрывает глаза, будто в ужасе от того, что делает правая. Нет, не мешай, я хочу видеть.
Тонкое лезвие скользит в мокрых руках. Сжимаю, как можно крепче, держу вертикально. Попробуй улыбнуться.
Кожа на голове тонкая, легкий нажим, и лезвие уже упирается в череп; аккуратный надрез, там, где раньше был пробор, и дальше по лбу, до переносицы. Кожа разъезжается, серая снаружи и такая яркая внутри.
Прекрасно. Смеяться теперь мучительно больно, но я не могу остановиться, глядя на свое отражение. Да! вот теперь это я! очень похоже на меня.
Кровь стекает струйкой по левой щеке, капает с носа, заливается в смеющийся рот.
Пальцы раздвигают края кожи, берутся поудобнее, руки готовы.
Рывок. Одно движение, чтобы избавиться от старой поношенной шкуры, снять надоевшую маску, освободить себя от труда быть тем, на кого похож. Просто быть.
Шкурка слезала как со змеи. Линять оказалось удивительно просто.
Несколько усилий, и вот я новое, новое, вне границ, вне рамок. Свободное от обязанностей, обещаний, от своего псевдосмирения, от себя. Жаль только, что, сбросив этот кокон, за плечами не обнаружилось радужных крыльев, было бы очень приятно.
Но и так не плохо, корчиться от боли в луже крови и блевоты, терять сознание, окунаясь в давнишние мечты.
Нет, идиллия была нарушена. Отец вернулся с работы, отвез в больницу, где башку зашнуровали и долго-долго кормили вкусными таблетками.
Я бессильна, глупее и мертвее мне уже не стать, и однажды я пойму, что жизнь прекрасна и рожу пару-тройку уродцев, таких же, как и я. Это безумие.