Я еду на колл в Боро-Парк. По адресу я вижу, что еду в самое логово. На Пятнадцатой Авеню три еврейских йешивы , две синагоги и один Дом жидов продвинутого возраста.


          По моему адресу стоит группа женщин. Они стоят с постными лицами, разговаривают друг с другом, но не улыбаются. “Из Восточной Европы…” — оцениваю я. Я подъезжаю. Кислолицые разговаривают на сельском русском. Женщин пятеро. Легальных мест в моем Кадиллаке четыре.
          — Почему вы не вызвали вэн  или стэйшн ваген ? — спрашиваю я. — Или хотя бы не сказали диспетчеру, что вас пятеро?
          — А мы не знали, — говорит самая бойкая, сразу севшая на переднее сиденье. — Мы думали, что американские машины просторные.
          Другие тетки лезут в это время на пассажирское сиденье. Каждая из пятерых весом под центнер. Это видно сразу. Лишний вес у них не замысловатый, как у американок — ноги нормальные, а по бедрам висит жир, или наоборот — бедра нормальные, а ноги, как у слона, — эти выглядят как у слона нога с самого верху и до самого низу.
         — Вы знаете, что из-за вас Департмент Мото-Виикл может остановить мои права на шесть месяцев?
          — Мы не знали! — говорит лидерша. — Мы клиенты — вы везите.


          Она приехала из страны нищей и гневной, и сама нищая и гневная.
          — Ой, извините нас, извините нас, — попрошайнически подпевают четверо сзади. Их страна еще и попрошайка.
          Четыре тумбы продолжают лезть, пихая друг друга отвисшими животами, доставшимися им генетически от их матерей, объевшихся жмыха во время отсидки в тамбовской эвакуации.
          — У нас мало денег, мы не здешние, мы здесь по обмену, извините нас.
          — Чем вы хотите поменяться с евреями? — интересуюсь я. — Чем бы вы не менялись, они же вас обманут.
          Опять ни тени улыбки, как у стюардесс на рейсе вашего “Аэрофлота”.
          — У нас иксчейндж -программа под эгидой ООН, — с гордостью говорит староста делегации. — Обмен между женскими партиями, российскими и американскими.
          Мне жаль женщин по обмену.
          — Как же вы планируете уместиться?
          — Ой, да мы уместимся, мы подвинемся, мы на приступочке, мы на коленки друг к другу сядем.


          Русские дела... На меня сразу пахнуло всем русским букетом — васильками, ромашками, кустом рябины, малиновым вареньем, чтобы хорошо пропотеть, закрученными “синенькими”, сырком “Виола”, “зимним” салатом и блевотиной из него у входа в метро, продвинутыми средствами против холода — двойными окнами, заклеенными бумагой, вымоченной в молоке, самовязанными безразмерными свитерами и такими же бесформенными шерстяными носками, цветастыми блузками и такими же сорочками — русские любят разноцветное из-за недостатка яркости в примороженной русской природе, цигейковыми шубками для ребят, норковыми воротниками на драповых пальто из индпошива, рассадой на дачу, шоколадом с проститутским именем “Аленка”, — Аленами любят называть русских блядей в эскорт-сервисах. Большинство русских женщин из-за небогатства фантазии руских матерей зовут Еленами, и, чтобы хоть как-то их различить, менеджер эскорт-сервиса называет одну Леной, другую Аленой. Третьей менеджеры эскорт-сервиса дают имя Линда.


          Бабы наконец втискиваются. Мой Кадиллак принимает такую исходную позицию, как будто он сейчас пойдет по кругу вприсядку. Я медленно трогаюсь. Глушитель скребет по асфальту.
          “Вчера мне засветил ремонт кондиционера, — вспоминаю я. — Хозяин пообещал оплатить. Если сегодня отвалится глушитель, то мечте о прохладе конец.”
          Мне жаль русских баб по обмену. Но я посылаю их куда подальше.