Прекольно иногда бывает повспоминать свои милые децкие шалости, которые тогда казались забавныйми, потом вспоминая их думалось: «нихуя какие были далбайобы», а теперь только пачиму та вызывают улыбку и ахуенную настальгию блять.
Сильно нам нравилось чегой-нибудь паджеч. Постоянно на массиве горели, то сухая трава, то покрышки ат машын, то скамейки, то ещё какаянить горючая ебата. Особинно охуйенно горели, конечно покрышки бля, красиво, дым ебашит такой как будто блять горит чё-то невъебенно большое. Люди с вёдрами подтягиваются па-скорому, типо: чё за пожар бля?
Кстате, про дым. Особой популярностью пользовались «дымавушки». Чозахуйня? Берётся шарик от пинг-понга, жостка расхуячивается и крошится мелкими кусочками, затем весь этот, некогда задорно прыгающий мусор, плотно заворачивается в бумагу, по типу как конфета в фантике. Эта конфета бля паджыгается с одного конца и когда пластик начинает плавится надо дунуть и затушить пламя, пиздец дыму будет штопесдетс и едкий сука до ужоса. Ахенно бывало закинуть сей боеприпас в лифт, всё равно что выключить его нахуй. На нас даже некоторые поселенцы устраивали засады: осторожно, затаив дыхание, прятались за мусоропроводом с какой-нибудь стамеской в руках. Когда мы их просекали, а мы почти всегда проверяли наличие такого банального шухера хули блять, они забавно прикидывались, что они там находятся по каким-то важным делам ниибаццо.
Лет в десять у нас проснулись охотничьи инстикты предков. Голубей ебашили как тараканов. В процессе разработки орудий убийства нихуйово поднатаскались в точных науках, кстате. В истреблении, этих летающих гавнометатилей, использовали всё, от примитивных рогаток до сложно выебаных духовых ружей, чуть ли не с оптическими срецтвами наведения. Как-то за этим увлекательным занятием нас застала учительница биологии и по совместительству руководитель школьного уголка юных натуралистоф. Существо безобидное, возвышенное и ранимое. Самым грубым словом в её лексиконе было «подлец». Увидев как мы задорно добиваем в упор птичку, блядски раскинувшую переломаные крылья, она встала как по пелотку закопаная и повизгивая, после каждого точного попадания, шептала: «подлецы… гады… живодёры… подлецы…подлецы», и наверное даже тихонько сцала в штаны при этом. Паходу это было самое ужасное и впечатляющее зрелище в её жизни, страшнее было бы, только снять штаны и показать ей хуй.
Ну, а так ваще дохуя, конечно, сколько было всяких приколов и подлянок. Ну у кого их не было то бля? Зимой все ручки в подъездах были тщательно заплёваны, реже обоссаны. Поэтому, если на дверях стояла хорошая пружина и человек стремался взяться за этот беспесды не привлекательный кусок льда, приходилось ждать пока кто-нибудь выйдет.
А, как-то я спиздил у физрука стартовый пистолет. Нахуй он ему, пидару очкастому? А пистолетик был заебастенький, как настоящий ливольвер бля, тока дуло короткое и запаенное нахуй, но издалека с настоящим можно было спутать беспесды, да и кто их тогда видел настоящие бля. И пошла у нас ахуенная веселуха с этим пистолетом: разыгрывали на улице сцены кровавых преступлений. Я расстреливал своего комрада Колю. Прикиньте: идёт с работы какая-нибудь бабища с авоськами бля, переваливается как бегемот, а навстречу бежит мальчик с круглыми от ужоса глазами, как только он к ней подбегает поближе - выхожу я и кричу чё-нить типа: «казёл, ты украл у меня модельку!!!», и стреляю, Коля падал и очень сцуко правдаподобно изображал предсмертную агонию, тока почему то его тянуло схватится за горло и хрипеть, когда по ходу пьесы его убивали в спину ваще-то бля. Баба бросает авоськи и с причитаниями кидается к нему, а Коля вскакивает и с громким «Бу-га-га» съебывает. Ахуенно ржачно было наблюдать за этой хуйнёй.
Так, что охуенно иногда бывает вспомнить абассаки из беззаботной юности.