Вся эта история – вымысел от начала и до конца, не считая, конечно, описанных исторических событий. Любые совпадения имен или судеб – чистая случайность.

Красива славонская[1] осень... Красива и ласкова. И как всегда красива и ласкова она сейчас, в Октябре 1991 года... Сижу на терассе за пластиковым столиком. Передо мной стакан Мартини и чашечка замечательного «кофе по-граничарски»[2]. «Курорта!» - как говорят хорваты. Ноги в грязных солдатских ботинках положил на оранжевый пластиковый стул. Смотрю на небо, на деревья, на асфальт... Гос-по-ди! Как же классно все! И Мартини, по глоточку опускающийся в желудок, сладким алкоголем проникающий в кровь и в самый мозг, снимая все проблемы...



Как прекасен черный крепкий кофе с коричневой пенкой! Как прекрасна девушка Лиляна, которая сидит напротив! Ничего, что она в замызганном чехословацком камуфляже, скрывающем прекрасную фигурку и ноги в таких же как у меня ботинках-говнодавах, которые она положила на стол рядом с моим шлемом. Ничего, что пепельные волосы под зеленым беретом давно не мыты.
Ничего, что кожа на ее губах потрескалась. Все равно у нас сегодня скорее всего будет классная ночь!

Господи! Спасибо тебе за то, что я сегодня ночью буду наслаждаться близостью с этой красивой хорватской девочкой, а не валяться горой гниющего мяса, запекшейся крови и дерьма в придорожной канаве! Что мой голодный желудок и кишки мои принимают сейчас этот прекрасный Мартини и кофе, а не размотаны зловонным мусором по каким-то колючим кустам или грязному асфальту! Спасибо тебе за то, что я сейчас вдыхаю этот сладкий воздух, что глаза мои могут видеть это небо, эти облака, эти деревья... не погасли вчера и может быть... МОЖЕТ БЫТЬ не погаснут и завтра, если ты не решишь задуть очередную свечку. Развороченный снарядами асфальт: вроде как серый, но сколько в нем красок! Я раньше это так не видел! Честное слово – если выйду живым из этой бодяги – стану снова рисовать! И еще спасибо тебе, что здесь – в пяти километрах от переднего края все еще работает этот прекрасный бар с терассой, в котором наливают вино, мартини, пиво, варят «кофе по-граничарски». И пусть стекол давно нет, и пусть домик попорчен осколками и пулями, но играет музыка и стоит еще спутниковая тарелка, по которой можно видеть новости – даже про нас...

Мы только что отступили, оставляя за собой разрушенный, сожженный сербами Вуковар. Какой городок! Чем-то похож на наш Салдус или Кулдигу: та же архитектура, такое же все старенькое... было... Потому что больше нет города Вуковар... Мы сделали все, что смогли и даже больше. 87 проклятых дней и ночей удерживали этот город, на который перли войники ЮНА[3] и местные четники[4]. У них пятикратный перевес в количестве рыл, подавляющее преимущество в артиллерии и танках, поддержка с воздуха, которой у нас вообще нет. Так что мы могли?! И так сделали больше возможного...



Оп-па-на! Германские новости по спутнику! ЦеДеЭф[5], что-ли? Ну да! Страшная музыка и заставка «Югославиен...Бюргеркриг...» Ни хрена себе «бюргеркриг»[6]! Ни хрена это война не гражданская, ну да тупым журналистам не объяснишь, что хорваты и сербы – не одно и то же... Во-во! Вуковар показывают! Небритые, разбойного вида четники в длинных шинелях образца 1914 года и странно натянутых на уши пилотках, улыбаясь коричневыми зубами, вытирают ноги о лежащий на земле хорватский флаг... Сербский войник, одетый в форму ЮНА, но с нелепой клоунской шляпкой-котелком на голове добивает контрольным выстрелом кого-то в канаве... С-сука! Улыбается в камеру... Весело, да? Смешно дураку, что рот на боку... Посмеешься завтра, если я тебя в прицел поймаю... Убивают друг друга, а сами – детский сад какой-то...

Да... Надо же все-таки представиться, а то как-то нехорошо получается. Зовут меня... А – неважно! Что в имени тебе моем? Хе-хе...
Ну, как вы поняли, я – совсем даже не хорват. Хотя воюю на их стороне. Ага... наемник. Серый гусь[7] – знаю песни наизусть... Не нравится? Что-нить не так? Ну ничего... Это бывает, что что-то не нравится... Для справки – в расстрелах гражданских лиц участия не принимал, девушек и женщин не насиловал, детей тоже не убивал. Во-первых у нас – где я вырос, такого не принято, а потом наемники, кстати, вообще так не поступают. Зверствуют местные... С обеих сторон, к сожалению, хотя не худо вам было-бы разобраться, кто все-таки первый начал. Ах да.. еще детей и женщин убивают летчики и артиллеристы – но это не преднамеренно. А я ни летчиком, ни артиллеристом никогда не был. Чего-чего? Зачем здесь? Ну-у... ну во-первых, конечно, за деньги. У нас в Риге сейчас ни работы, ни денег... Здесь правда тоже – не предел мечтаний, но можно... Ну а потом по-моему хорваты все-таки правы. А помимо денег есть и еще кое-что. Не понимаете? Ну конечно... где ж вам... Ну я сейчас постараюсь растолковать – может поймете.

Короче – на нашей стороне нас – таких как я – порядком. В основном немцы, англичане, валлийцы (народ такой – в Англии живут, но вроде не англичане – я раньше и не знал даже), американцы с канадцами (которые хорватского происхождения, как правило), поляки, южноафриканцы, много венгров, западно-украинские ребята есть, есть даже русские парни, но мало. На сербской стороне – тоже наемники имеются. Только состав другой. Почти все - русские и украинцы (восточные, по мне - так те же русаки). Еще есть бывшие гедеэровцы. Такая мразь! Я их даже за немцев не считаю, но профессионалы ... Почти все из Штази[8], Интерполом разыскиваются.



Ну так вот, одна из причин того, что я здесь – в том, что на сербской стороне много, так сказать, «родных и близких лиц». Лиц, которые я хотел-бы увидеть в прицеле. За что? Да за многое. За родину мою, в 1940-м растоптанную[9]. За народ мой ополовиненный (во время Второй Мировой почти четверть Латвии в Сибирь сослали, да еще четверть на Запад убежала – если не больше). За депортации 40х-50х. За то, что сам я в Красноярском крае родился. За хутор, который у нас отняли – сад там до сих пор не полностью угроблен, который мой прадед еще сажал...

Но вообще-то не столько даже за это. Больше – за то, что с детства меня непонятно за что фашистом называли. За то, что русские бабки-соседки не вызвали скорую, когда бабушка с инфарктом осела на землю в двух шагах от подъезда и от их скамейки. Вместо этого обсуждали, подохла «фашистка» или нет. Подохла... Еще – за службу в рядах доблестной Советской Армии, где нас с Айваром били за то, что мы говорили между собой по-латышски. Точнее – не били. Бить – не то слово. По-русски это называется пИздить. Это когда ты уже скорчился на бетоннном полу, и тебя добивают кирзачами. С одной стороны прикрываешь голову, а с другой думаешь, что сделать, чтобы не отбили почки...
И за эстонца Лаури, которого зверье-командиры заставили за какую-то мелкую провинность бегать всю ночь вокруг казармы в одном х/б, в тридцатиградусный сибирский мороз. На запертых дверях всю ночь сменялись несколько «дедов» - чтобы мы не могли впустить его. Лаури бегал несколько часов, потом, под утро - присел у стены, сжавшись в ком. Утром его отвезли в санчасть с обморожениями и двухсторонним вопалением легких. Но это – еще ерунда. Оказалось, что он застудил голову (шапки на нем той ночью тоже не было), и его комиссовали. Потом, после дембеля, мы с Айваром приехали к нему в Пярну. Белобрысый гигант Лаури сидел за столом, стучал ложкой по тарелке и ссался в штаны. Нас он не узнал. Мы посидели совсем недолго и отвалили, стараясь не смотреть в глаза его матери....
За что еще? Еще – за безоружных литовских пограничников, хладнокровно расстрелянных этим летом ОМОНовцами прямо перед камерой фашиствующего тележурналиста из Москвы[10].

Вот все это очень помогало мне, когда я ловил в прицел станкового пулемета пригибающиеся низко пригнувшись, старающиеся слиться с землей фигурки ТЕХ. Я искренне надеюсь, что среди них может оказаться кое-кто из «дедов», не пускавших Лаури в казарму, или прапорщик Дягтерев, или командир нашей бывшей части – полковник Никитенко (хотя эта сука конечно в атаку не пойдет, но может сынок его?), или может кто из внуков тех старых гнид, которые не вызвали скорую моей бабушке, или кто-то, чьи деды выселяли мой народ в Сибирь, или кто-то, кто считает, что все это делалось правильно. И в голове звучит хорватская фраза: «Змай од Хрватска!» - что означает «Получай от Хорватии!». Получайте, падлы! Получайте, ублюдки! Братцы-зверьки мои дорогие...

Нехорошо, да? Конечно нехорошо... Я и не спорю, но так уж вышло. Спасибо нашей родине СССР. Она нас, а мы – вас... Нормальненько так звучит? Нет? Ну извините, а я думал - нормальненько... забавно так...

А вот позавчера случилось такое, чего никак не ожидал. Груженый боеприпасами трак с сербской стороны видимо сбился с дороги и нарвался на группу Сокола. И водителя, и сидевшего слева автоматчика наши буквально изрешетили пулями. Потом Павел и Томаш зашли за мной. Сказали, что Сокол хочет, чтобы я посмотрел документы убитого водителя, который, кажется – из российских наемников. Тоже «серый гусь», значит...

Я открыл простреленный, окровавленный паспорт, и...черт побери! Это же... Лёнька Толмачев - единственый сын Нины Михайловны – маминой лучшей подруги, с которой они 30 лет проработали в одной школе! Лёнька... он на пять лет младше меня... помню его еще чтырехлетним... сколько раз я раскачивал его на качелях, вкопанных в песок на нашем дворе. Нина Михайловна все просила, чтобы поосторожней и не так высоко. А то ручонки, не дай Бог, разожмет. Я тогда придумал страховку: вытягивал из своих штанов ремень и пристегивал Лёньку к качелям, чтобы точно не упал, и раскачивал как следует, а он заливался веселым смехом...

Потом мы выросли. Я – раньше, он – на пять лет позже. Из Лёньки-ребенка вырос худощавый, всегда почему-то бледный парень, не особенно спортивный (у него что-то с сердцем не так было), но зато писавший и переводивший стихи и изучавший сразу несколько языков. Что принесло его в Сербию? Он же был совершенно мирным парнем? Зачем?! Помочь «братьям-славянам»? В чем помочь? Убивать других братьев-славян? Хорваты-то тоже славяне. Впрочем, он конечно это не так видел, наверное... И как его взяли с больным сердцем? Даже водителем...

Но разве это – все вопросы? Нет – далеко не все.... Вчера, когда немного отошел от шока, позвонил матери с почтамта города Осиек. Раньше говорил ей, что уехал в Германию работать на стройке. Теперь пришлось поставить перед свершившимся фактом и сказать, где я (хотя тот факт что в действующей армии – отрицал напрочь). Ну и про Лёньку...  У матери слов не было. Оказывается, он учился последние годы в МГУ, в Москве. Никто и знать не знал, что он - в Сербии. Мама заплакала... потом спросила: «Может лучше ты позвонишь ей и скажешь? Я не смогу». Замечательно! Позвоню и что скажу? «Нина Михайловна, Вашего сына застрелили те, на чьей стороне я сегодня... это вот... немножко воюю» - так что-ли?
Нет уж... В конце концов решили ничего не говорить. Пусть сообщат те, кто его сюда определил, тем более, что и тело, и документы Лёньки и его напарника уже передали сербской стороне...  Слава Богу, что я не был в группе Сокола...

Ну а сейчас вот сижу на терассе недорасстрелянного войной восточно-хорватского бара, допивая замечательный Мартини и смотрю на алеющий закат: Дай Бог, - не последний закат и не последний Мартини. А рядом со мной – самая на сегодняшний день прекрасная девушка Лиляна, с которой сегодня ночью мы будем любить друг друга так, как любят только в последний раз в жизни... А завтра... завтра кто знает...

По небу медленно летит косяк серых гусей. Куда же летите, гуси-лебеди? На юг, наверное. Туда – где сейчас лучше. Вот и я так же двину отсюда как только контракт окончится. Вроде помог здесь... Может удастся найти что-то по нормальной специальности? Я ведь архитектор. Такие дома-бы вам строил... Если Старик-на-Небе не решит задуть еще одну свечку... А Лёнька? Может и его душа так же куда-то летит? Туда, где ей будет лучше, чем здесь было?

*          *          *

Пять лет и один месяц спустя, сербы уходили из разоренного войной Вуковара в соответствии с подписанным их лидерами Загребским соглашением. На западной окраине казненного города, у самой обочины шоссе примостился небольшой камень с высеченной на нем надписью: «Леонид Толмачев. 1970 – 1991. Погиб за Сербию». Над надписью – грубо выбитый православный крест.

Что же касается того, кто сидя на терассе рассказывал эту историю, то его дальнейшая судьба неизвестна.

Февраль/2005




[1] Славония – это область на северо-востоке Хорватии. Не путать со Словенией или Словакией. Словения и Словакия – это страны

[2] Славония во времена борьбы австрийцев с турками входила в состав специальной области под названием «Военная Граница», а е военизированные жители (что-то вроде русских казаков) называли себя граничарами.

[3] ЮНА – Югославская Народна армия

[4] Четники – от сербского слова «чета» - отряд. Сербские ополченцы времен югославских войн 1991-1999

[5] ZDF – одна из крупнейших телекомпаний Германии

[6] Buergerkrieg – гражданская война (нем.)

[7] С легкой руки журналистов наемников принято называть «серыми гусями»

[8] ГДР-овский аналог КГБ
Для молодежи: ГДР – так наз. «Германская Демократическая республика» - коммунистическое государство, созданное в зоне советской оккупации Германии и в 1990 объединившеся с остальной Германией, а КГБ – это советские спецслужбы

[9] 1940 – год, в котором СССР захватил три государства Балтии: Литву, Латвию и Эстонию

[10] Здесь имеется в виду Александр Невзоров – знаменитый русский журналист описываемого времени, а также по совместительству фашист, садист и убийца