Американский мыслитель, один Вил Роджерс, сказал: “Я никогда не встречал человека, который бы мне не понравился.” А я в Нью-Йорке никогда не встречал человека, который бы мне понравился.


          Половина моих клиентов или гавно, или ментально больные. Под гавном я имею в виду ньюйоркеров с баксами.

          Если бы я был не нью-йоркским таксистом, а нью-йоркским фотографом, я бы имел хобби. Днем на работе я бы работал — художественно снимал богатые нью-йоркские рожи, а вечером после работы — хобби. Я бы ходил по пиццериям и данкин-донатсам и фотографировал гавно в их сортирах. Туалеты у нас в Нью-Йорке все засоренные, так что найти там гавно плавающим не большая проблема. Это гавно в разных видах было бы для меня художественным символом того, кого я снимаю днем.


          Все они одинаковые. Все они говорят одинаковые фразы одинаковыми голосами. Кого бы ты ни поднимал на Вест-Сайде, ты слышишь одно и то же.
          — Ты приехал соу лэйт !
          — Тебе надо чаще ходить в душ…
          — Без кондиционера в июле! Я позвоню в ТиЭлСи-комиссию…
          — Ты тоже русский? — это гавно выпендривается тем, что в Кракове родился не он, а его папаша.
—    Я тоже еврей, — вру я, чтобы сохранить чистоту ситуации с “русскими” в Нью-Йорке.


          Когда человек богат, я не радуюсь за него, я плачу за себя. Не потому, что я хочу быть тоже богатым. Я плачу потому, что поднял паршивого клиента. Богатый клиент никогда не дает типа, если только он не на свидании, когда ему надо выпендриться. Бедный клиент наслаждается тем, что он тяжело заработал. Бедный клиент — щедрый типпер . Богатый — жмот и дешевка.


          Ментально больными я называю клиентов с университетами. Все они тоже одинаковые. У всех у них в голове застрял один и тот же мотив. Например, он спрашивает тебя о твоем хобби. Ты говоришь, что гэмблинг  на ипподроме из телехолла на Хэмпстед Тернпайке. Гэмблинг, говорит он, это форма мастурбации, сказал любимый ученик Фрейда. Это здорово, быть ярким мальчиком и делать такие изречения. В каждом изречении есть минимальная доля правды. Если бы я был ярким мальчиком, я думаю, я бы сказал: “Чистить грязные ногти грязной пилкой для ногтей есть форма мастурбации.” И я выиграл бы или стипендию или грант.


          Эти яркие прыщавые мальчики не знают ничего кроме собственного комфорта и максимум — переутомления глаз от монитора дэск-топа . Они не пашут по восемь часов плюс два сверхурочно на револьверном станке, не хуюжут шины траков в пульмановские вагоны, не льют раскаленное добела дерьмо в литейные формы, В университетах эти гомики получают свои долгоиграющие кэнди  и сосут их до смерти. Путь от пизды до могилы они проходят, даже не заподозрив об ужасах жизни.


          И гавно и ментально больные, все они живут в больших собственных домах и не работают. Как они так устроились, чтобы не работать? Может, я что-нибудь в жизни делаю не так?


          Самый интересный из клиентов “Имунаха”, Гарри, когда ты подъезжаешь, всегда уже встречает тебя. И он, я сразу заметил его привычку, всегда встречает тебя у пожарного гидранта. Сначала можно подумать: ах, какой забавный чудак. Но он встречает тебя у гидранта всегда. И с течением времени ты понимаешь, что он это делать вынужден. Когда ты подъехал, Гарри подходит к тебе всегда одинаковым образом. Он засовывает руки в карманы, задирает брюки так, что видны ноги над носками, и, насвистывая фальшивую обработку “Вэн Зэ Сэйнтс Ар Марчинг Он”, идет к машине такими шагами, чтобы шагов было пять.


          Гарри не работает. Утром он заказывает такси и едет в бар “Кэптэн Волтерс”. Потом он делает колл из “Кэптэна Волтерса” и со стопом в “Эдвардс”-супермаркете едет домой. Так ежедневно. Гарри посчитал, что денег, доставшихся от матери, ему хватит, чтобы прожить через “Кэптэн Волтерс” до 98 лет.


        Я попадаю на Гарри раз в три дня. Если ты подъезжаешь к Гарриному билдингу, он уже у пожарного гидранта билдинга. Если ты подъезжаешь на его колл из “Кэптэна Волтерса”, он уже и там на пожарном посту пищеблока.
            Я спрашивал у других таксистов, поднимавших Гарри:
          — С ним что-то не в порядке, с этим парнем, который стоит у пожарного крана? У него не пожаробоязнь?
              — А он тебя волнует? — спрашивали они.
          У всех у них тоже одинаковые голоса. С еврейским акцентом. А евреев не волнует ничего кроме их ебаного холокоста. Их не волнуют нестандартные люди.


          Однажды я решаю опередить Гарри. Я статистически высчитываю время, когда Гарри сделает колл из “Кэптэна Волтерса”. Я подъезжаю за тридцать минут до расчетного времени, становлюсь в двух блоках от пожарного гидранта и жду на рации. Если запарковаться у блока с “Кэптэном Волтерсом”, то получишь тикет.


          Гарри делает колл. Диспетчер по рации передает колл мне. Я стартую и гоню к пожарному крану с таким ускорением, что на 1000-футовом тесте характеристик двигателя я уложился бы, как Мансератти, в 12 секунд. Ни на один колл я не ездил быстрее. Весь я — буря и натиск. Я намерен убить его сегодня. Но я умышленно не доезжаю до пожарного крана десяток футов.


          Когда Гарри выходит из “Кэптэна Волтерса”, я стою от пожарного крана в трех метрах. Лицо Гарри выражает пронзительный крик.
          — О, нет! Нет! Нет! — вопит Гарри. — Не подъезжай, пока я не у гидранта!
          Гарри бросается к крану с такой скоростью, что я допустил бы его на 1000-футовый автотест даже без машины. Я вижу только его подошвы. Его вот-вот хватит строук .
          Я уступаю. Гарри добегает до поста первым. Я медленно подъезжаю и останавливаюсь. Гарри засовывает руки в карманы, натягивает штаны до шеи и, насвистывая, пятью шагами подходит к машине. Он, как всегда, садится на переднее сиденье, и мы едем в “Эдвардс”.


          Зачем Гарри нужно встречать меня у гидранта, пусть объяснит мне кто-нибудь другой. Но, как бы то ни было, я люблю консерваторов.