Поднявшийся предрассветный ветерок раздвинул "розовые губы" утреннего неба. Мокрые от росы деревья, упирались своими гладкими стволами как казалось, в самые эти губы. Тишина гудела в ушах.

Две бездомных, под балконом первого этажа кошки: он  и она тихо спали, мирно положив друг на друга свои лапы.

Сексуальное утро эпохи Сталина, в стране без секса, с поцелуями не ниже подбородка-разливалось улыбкой на лице двенадцати летней девочки. Она смотрела через открытое окно туда, куда когда нибудь уйдет ее детство. В розовое небо.

Иван Николаевич, подполковник в отставке являлся отцом девочки. После десяти летней ссылки он вернулся в Москву. В свой родной дом, которой принял его уже почти "взрослым" ребенком и женой при смерти.

Через пять месяцев похоронив свою "подругу" жизни он остался один на один с двумя комнатами, с двух комфорочной, газовой плитой и с дочкой.

Проснувшишь от сухости во рту, от выпитого с излишком вечером Иван Николаевич встал и тихо, как его научили в разведроте-одним марш броском пробрался на кухню. Подставив рот под кран, дабы не шуметь, он напился воды.

На часах было шесть пятнадцать. Он тихо пробрался к двери дочери и приоткрыл ее. Девочка даже и не обернулась. Она вся была в своих мечтах и писала свой новый стих, навеянный сегодняшним рассветом.

Вбежав в комнату, Иван Николаевич ударил ее по голове ладонью. Отцовский подзатыльник. Девочка упала со стула и ударилась головой об батарею, но не заплакала и не закричала. Где-то снизу или сверху по батареям застучали "утренние" соседи.

- Я тебя предупреждал,-сказал он ей. Я, из-за своей поэзии отсидел лучшие года своей зизни. Я потерял свою жену, твою мать. Я не видел как ты выросла.
С этими словами он схватил девочку за волосы и отташил ее на кухню, где отрубил ей две фаланги мизинца левой руки.
-При первых позывах на рифмы-ты будешь терять по пальцу,- лишь прокричал он после экзекуции.

Стойко сдерживая слезы, как Космедемьянская Зоя при пытках иголок под ногти, девочка перевязала платочком ладонь.
-Искусство требует жертв,-выдавила девочка еле слышным голосом и легла в свою кровать.

За последуюшие восемь лет, девочка лишилась всех пальцев левой руки и четырех на правой. Отец ей оставил лишь правый-указательный. Иван Николаевич все еше думал о тех старых временах без секса, строгогой политеке временах. Но все изменилось. Человечество с каждым днем шагало в новый день, сменяя диктаторов на консерваторов "мягких" устоев. Указательный. Палец для самоудовлетворения.
"Для одиноких девочек",-думал он, лежа в кровати.

Уже как год год он не вставал с кровати. С каждым днем увеличиваемая доза яда-подмешиваемая ему в суп девочкой, безпальцевой поэтессой.

Ночь рассыпалась миллионом глаз по небу. Из своей комнаты, в своих предсмертных конвульсиях кряхтел Иван Николаевич. Все стихло, внезапно.
В другой комнате, в полу сидячем положении лежака девочка, мастурбируюшая свой клитор указательным пальцем, иногда входя в свое влагалише культей левой руки.
-Да, да, да,-с этими словами, от обильной кончины- тепло растеклось по внутренней стороне бедер девочки, по простыне. Лик свободы.

Она схватили коробку и с жадностью мартовского медведя после спячки, отрываюшему грудь заблудившейся, одинокой селянке-распечатала ее.

Невключая в комнате свет, лишь открыв окно-девочка села на табурет. Она смотрела в небо, как когда-то назад. Луна освешала ее улыбку и три огонька. Два ярко зеленых и один красный.
Улыбка одной девушки, ее шепчушие губы и слова на диктафон.

Посвяшается молодым "поэтессам", инвалидам.